Блистательное завершение праздничной еды
Но вот гости с шумом отодвигают стулья и направляются в гостиную, где уже готов десерт: мочёные яблоки, финики, изюм, смоква, разнообразное варенье и проч. М. Е. Салтыков-Щедрин. Пошехонская старина
Новогоднюю праздничную трапезу, как и любую другую в домах с достатком, издавна полагалось у нас начинать разнообразными закусками. Ими угощались, как писал в своё время в повести «Жрецы» Константин Михайлович Станюкович, «по московскому обыкновению, долго и основательно». В конце XVIII века в России появился обычай заканчивать праздничное домашнее угощение десертом.
Традиция подавать сладости в завершение трапезы возникла в 30-х годах XVIII века в Италии. Там любые кулинарные изделия с большим содержанием сахара: конфеты, напитки (шоколад, какао), мороженое и многие, многие другие вкусности — называли «dolci». Рождённая в Италии практика заканчивать еду сладким быстро распространилась по европейским странам. В первую очередь эту идею подхватили французские кулинары. Их блюда, подаваемые в конце еды, став ещё более разнообразными за счёт фруктов и орехов, сладких вин и ликёров, превратились в умопомрачительные произведения кондитерского искусства. И там же, во Франции, на свет появилось название «dessert». Если заглянуть на страницы словаря французского языка (Larousse Dictionnaire de Français), то про dessert можно прочитать, что это: 1. Последняя часть еды. 2. Сладкие блюда, из которых десерт состоит. 3. Что-то, происходящее в конце чего-либо, как дополнение, приятное или нет.
По поводу того, что считали десертом в России, существовали разные мнения. Авторитетный словарь Брокгауза и Ефрона утверждал: «Десерт — слово, взятое из французского языка, на котором dessert означает все те яства и питья, которые подаются за обедом после последнего, обычно сладкого кушанья».
В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля относительно десерта сказано, что это «плоды и сласти, подаваемые после трапезы; заедки». Не правда ли, примечательно видеть рядом с иноземным названием это русское словцо! Традиция подавать к чайному столу «заедки» (см. «Наука и жизнь» № 12, 2015 г.) существовала давно и настолько укоренилась в русском обществе, что ими угощали повсеместно. А поскольку в России чай часто венчал любую трапезу, то подаваемые к нему «заедки» постепенно стали называть новомодным словом «десерт». Кстати сказать, французские кондитеры, наводнившие Россию по-сле Отечественной войны 1812 года, разделились во мнении, чем здесь следует заканчивать трапезу: одни считали, что это должны быть конфеты, пирожные, торты и мороженое, другие настаивали на разнообразных фруктах…
Какое из мнений возобладало, нам доподлинно неизвестно. Да это и не важно — десерт он и есть десерт! Вот лишь один нюанс: «десертом», вне зависимости от времени подачи, стали называть в России и наборы сладких лакомств, которые брали на пикники, вошедшие в моду и в помещичьих, и в чиновных семьях. Таким, например, десерт возникает в представлении Ильи Ильича Обломова об идеальной жизни: «Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в берёзовую рощу, а не то так в поле, на скошенную траву, разостлали бы между стогами ковры и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса».
Как же многочисленны и красочны упоминания десерта в произведениях русских классиков! Приведу, однако, лишь одно. Зато какое! У Льва Николаевича Толстого в романе «Война и мир» блюда и десерты, подаваемые в доме графа Ростова на званом обеде, оказались достойны того, чтобы «гувернёр-немец старался запомнить все роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию…». Надо ли напоминать читателю, что Германия — не в такой мере, конечно, как Италия да Франция, но тоже — эталонная кулинарная страна.
Отечественные литераторы не избежали соблазна использовать слово «десерт» и в качестве метафоры. Так, Николай Эдуардович Гейнце, прозаик и адвокат, автор популярных когда-то многочисленных исторических романов, писал в одном из них (роман «Князь Тавриды», 1895 год) о своеобразном отношении к женщинам светлейшего князя Г. А. Потёмкина. Оставаясь холостяком до самой кончины, Григорий Александрович предпочитал заводить кратковременные связи: «Других, кроме, если можно так выразиться, вкусовых отношений у него не было к представительницам прекрасного пола. Он глядел на них как на одну из сладких приправ на жизненном пиру, как на десерт после хорошего обеда».