«Наследие»: отрывок из нового романа Владимира Сорокина о докторе Гарине
В издательстве Coprus выходит новый роман Владимира Сорокина «Наследие» — последний в цикле сатирических антиутопий о докторе Гарине. В новой книге писатель рисует следующую стадию постапокалиптического распада. Forbes Life публикует отрывок
В стан добрались к закату, когда солнце уж за сопки упало. Логовище партизанское хитро обустроено: в обрыве береговом реки Сунгари вырыты пещеры обширные, достаточные. Туда с реки замерзшей с ходу сани вползают. Там и конюшня, и кладовая, и оружейная, и нары спальные, и трапезная.
Встречают партизан их помощники — поварихи, кладовщики, оружейники, конюхи. Все они — пленными оказались, каждый в свое время, а потом в отряде остались.
Добычу — в кладовую да на кухню.
Есть партизанам хочется, оголодали после дела. Ну так на что повара-поварихи? Все готово уж. В трапезной все рассаживаются рядами тесными. Комиссар молитву читает. И — чаши с кулешом — по рукам. Хорош кулеш партизанский! С пшеном, морошкой, мясом-салом кабаньим. Кабанов в лесу достаточно. Есть и олени, и косули, и медведи. Во время войны зверь расплодился — бить некому, стрелки на фронте! Волки по ночам воют. Так что обед *** (партизан — Forbes) без мяса — редкость.
Отобедав, остатки еды пленным отдали.
Аля с инвалидом рядом, из одной чаши едят. Он ест спокойно, словно и не произошло ничего в его жизни нового. Она — по брату все печалится, слезы в кулеш роняет. У инвалида тоже слеза покатилась, опухолью выдавленная. Застонал.
— Болит, дедушк?
— Не болит, а ноет, словно зуб.
— Мама говорила, от зубной боли свиное сало помогай.
Усмехнулся:
— Попробуем!
Вытащил из кулеша кусочек кабаньего сала, к опухоли приложил. Аля рассмеялась, слезы утирая.
После трапезы партизаны отдыхать пошли. А пленных распределили. Аля и Тьян на кухню попали. Там еще пятеро женщин разных. Кухня большая, в пещере отдельной. Свод пещеры, как в шахте, деревянными столбами подопрен. Пол галькой да камнями речными выложен. Четыре печи больших, из валунов и глины сложенных. Трубы жестяные — в потолок. Котлы на печах большие, чугунные, банные. В них пищу партизанам варят, моют посуду, кипятят инструменты для доктора партизанского. А на одной печи отдельно — медный котел. Огромный. В нем варится хлебово. У котла старуха и баба молодая, Анфиса краснолицая. Старуха Марефа в лохмотьях, в ожерельях из черепов змеиных и ястребиных. Анфиса варево мешает, старуха сыпет туда сушеные грибы, жучиный порошок, кидает корень женьшеня, вяленую гадюку, травы болотные, бормочет заклятие:
— Варись, хлебово-ебово, варись, хлебово-ебово…
Алю и Тьян определили к другим посудомойкам. Стали чашки и ложки в теплой воде с китайским гелем мыть.
Инвалида безногого к доктору направили. Доктор в отряде — монгол Сэнгюм Баасанжав, бывший фельдшер, крещенный в православие под именем Сергей. Но зовут его все по‑прежнему —Сэнгюм. В отряде все — православные. Даже приставшие четверо китайцев в Православие комиссаром окрещены. Таков порядок для бойцов: православный отряд. Посудомойки, уборщицы, медсестры — другое дело.
Но Сэнгюм сам захотел православным стать.
Спрашивает инвалида:
— Назвался доктором?
— Был.
Глянул на опухоль багровую в пол-лица:
— Тебе самому доктора надо.
— Уже не надо.
— Раны умеешь врачевать?
— Умею. И не только раны.
Зовет Сэнгюм бойца Авдеенко, на казахской мине подорвавшегося.
— Сделай перевязку.
— Мытье рук.
Обеспечили. Долго мыл с мылом инвалид свои руки большие. Затем занялся сложной раной бойца. Да так все классно сделал, что Сэнгюм родной язык вспомнил:
— Сайн Хийлээ!
Зачислили инвалида в медчасть.
Комотр Налимов Геру допрашивал: кто, откуда, звание, биос, бои. Четко отвечал Гера.
Последний вопрос:
— Как к Иссык-Кульскому мирному договору относишься?
— Считаю изменой и предательством.
— А к газу?
— Наркотических веществ не употребляю.
— Православный?
— Так точно.
— Готов служить в УЕ?
— Выбора нет.
— Будешь помогать нашему каптенармусу Морозевичу. Изменишь — пуля в затылок.
— Измена — не мое ремесло.