«На прожарке мне катастрофически некомфортно». Большое интервью с Евгением Чебатковым
Картошка в мундире в мишленовском ресторане, кухня «Истории на ночь», прожарка, рэп и электроалкоголь — «Сноб» встретился со стендап-комиком Евгением Чебатковым, чтобы обсудить, каково это — быть одновременно и любимцем публики, и объектом споров среди коллег
Женя, с днем рождения! У тебя же 13-го?
У меня 13-го, да. А сегодня 3-е. Но спасибо.
Мы выйдем с твоим интервью 13-го, но общаемся, это правда, 3-го сентября, в день рождения Довлатова. Поэтому с него и начнем разговор. Ты говорил, что это особенный писатель для тебя.
Очень его люблю. Я впервые о нем услышал, можно сказать, случайно. Кто-то мне посоветовал, сказал: глянь. Первое, что я прочитал, было «Соло на ундервуде» — суперкороткий формат. И все: с того момента я был просто очарован и формой, и изложением, краткостью и точностью слов.
А юмором?
Конечно, юмором. А потом — это был 2011 год — я поехал в Америку по work and travel. Пацан, который жил всю жизнь в Усть-Каменогорске, потом учился в Томске — и сразу в Нью-Йорк, мимо Москвы и даже Новосибирска — ну, можно представить мои ощущения и впечатления, да? И я познакомился с большим количеством людей, которые говорили: мы здесь останемся, мы будем здесь жить. Такой фон был вокруг.
Я начал примерять на себя ощущение полноценной эмиграции, оно меня напугало. Я не понимал, каково это — оказаться навсегда в другой среде. Тут мне попадается «Чемодан», в котором все мои мысли настолько точно и остро описаны — про Америку, про переезд, про воспоминания, — что я в каком-то забытьи все это прочел и читал дальше, дальше, дальше. Короче, Довлатов стал для меня любимым писателем второй половины XX века.
То есть твое увлечение Довлатовым связано с жизнью в Штатах, а не с тем, что ты шутки пишешь, а довлатовская проза, допустим, этому помогает?
Тогда я еще не думал, что буду заниматься комедией, выступать. Но когда я сам начал писать, естественно, я понял, что корень очень многого в моем чувстве юмора растет именно от Довлатова. То есть он меня во многом сформировал. Он находит смешное там, где, казалось бы, это скорее грустно, чем смешно, плюс самоирония — мне такой подход очень нравится, и я сам стараюсь на этой поляне себя реализовывать.
Я потому и заговорил о Довлатове, что вижу сходство между его и твоим способом шутить.
Насчет сходства — это слишком, конечно, я туда даже не замахиваюсь. Хотелось бы думать, что он воспитал во мне какое-то литературное чувство, потому что стендап для меня — по большому счету литература. Кто-то точно со мной не согласится. Знаю ребят, которые говорят: нет, стендап — это поток, ты вышел на сцену и набрасываешь, у тебя что-то летит, что-то нет… А мне нужно писать, находить слова, выписывать четкие формулировки, вымывать лишнее — и потом уже выступать. Так вот, литературную составляющую стендапа во мне воспитал Довлатов. Что-то я у него точно подхватил. У него были свои литературные правила, которым он следовал, — например, не писать предложения, которые начинаются с одной и той же буквы. Слова и звуковые сочетания он старался подбирать элегантно и четко, избегал многословия. Я себе тоже стараюсь такие рамки ставить — не всегда получается. Иногда смотришь — опять много лишних слов. Но это живой процесс, нужно стремиться к улучшению своих показателей в этом смысле.
Кальянный рэп и электроавтомобили
Твое увлечение рэпом — оно тоже, скорее, литературное? В том смысле, что в рэпе точность формулировок, их ритм — очень важная штука?
Конечно. Я рэпом увлекаюсь, но это меня с музыкой никак не роднит, меня в нем привлекает именно смысловая часть. Скорее даже техническая, связанная с речитативом, подбором звуков и произношением слов.
А шансон ты по-прежнему ненавидишь?
Да, ничего не изменилось.
Из-за того что он примитивен? Или у тебя какие-то другие счеты с шансоном? Ты рассказывал историю своего отца, который долго сидел. Ты был ребенком в тот момент, потом подростком — удивительно, что с такими вводными блатная романтика не вскружила тебе голову…
Именно из-за истории с отцом я знаю, что в блатной романтике нет ничего привлекательного. В шансоне полно крутых песен, я не считаю, что все они примитивны. Но они плохи тем, что кто-то, послушав, может решить: «О, тюрьма — классный жизненный опыт, об этом поет мой любимый исполнитель». Я ничего классного в таком жизненном опыте не вижу.
Есть еще такой жанр, популярный сейчас, называется кальянный рэп. Как ты считаешь, это больше рэп или больше шансон?
Я бы не относил его ни к тому, ни к другому. К кальянному рэпу у меня другая претензия: в нем слишком прослеживается схема. А когда ты заранее считываешь схему, понимаешь, как будет развиваться сюжет и чем закончится, — это немного понижает ценность продукта.
Но такую претензию можно не только к кальянному рэпу предъявить…
Конечно. Это касается и литературы, и стендапа, и чего угодно, когда ты видишь, что схема отработана, есть заготовка, и по ней все происходит. Просто в кальянном рэпе это стало особенно четко прослеживаться: ты слушаешь копию копий. И это не особенно привлекательно. Наверняка есть большие мастера в этом жанре, но я не слежу.
А если вернуться к обычному рэпу — часто ли там встречаются треки с неожиданным финалом?
Нет, я не совсем про финал. Финал везде один. Я говорю скорее про техническое исполнение и про смыслы. Если мы говорим про обычный рэп, то там, конечно, содержание может быть любым. И техническое исполнение — вариаций огромное множество. То есть он может удивлять. Я, кстати, уверен, что все люди, которых мы обывательски, прослушав, отнесем к кальянному рэпу, сами себя так никогда не назовут. В их понимании они работают в каком-то другом жанре. Но тот факт, что мы их, обывательски опять же, отнесли к кальянному рэпу, говорит о том, что они звучат для нас понятно и предсказуемо. Звучат так, как мы привыкли себе представлять этот самый кальянный рэп.
У меня в связи с рэпом еще один вопрос. Он даже не про рэп, а про стереотипы. Принято думать, что если человек увлечен рэпом и зарабатывает деньги, значит, он обязательно купит себе какую-то здоровенную прожорливую машину с хромированными дисками и будет шумно на ней ездить в компании друзей и подруг. Ты в этот образ совершенно не вписываешься, и мой вопрос — почему? Ну ты должен угорать по тачкам, это законы жанра.
Всё, на самом деле, легко объяснимо. Когда мне было 10 лет, моего отца посадили. Моя мама, хотя и имела права, никогда не водила автомобиль, то есть мы жили без машины. Дедушки у меня всю жизнь за рулем — и один, и второй. Но один очень серьезный, а тот, который серьезный, но поменьше, — он меня пытался учить пару раз. Мне тогда было, наверное, лет 14–15. Мы выехали в какое-то поле, он говорит: давай, отпускай сцепление. И я как-то так отпустил пару раз, что дедушка был недоволен. Он никогда не ругался (и не ругается — он здравствует ныне), но он просто посмотрел на меня и как-то так зажевал слова, что я такой: ох, не хочу своего дедушку таким видеть. И он этим отношением немного отбил у меня этот интерес.