Медленное чтение: семь книг о художественной жизни начала XX века
Иногда мы все нуждаемся в спокойствии и замедлении, и литература — один из лучших способов сбавить скорость. Мемуары начала XX века — книги, написанные теми, кто жил в другом ритме и на других скоростях — подходят для этого лучше всего. В таких произведениях полно деталей, которые медленно погружают в атмосферу прошлого, пробуждают давно забытые чувства и рождают новые идеи и мысли. В нашей подборке — семь книг о художественной жизни начала века.
«Мои воспоминания», Александр Бенуа
Александр Бенуа был бы сегодня куратором или продюсером во главе огромных международных культурных проектов или возглавил бы какой-нибудь художественный фонд. Фактически, в начале века он занимался именно этим. Будучи искусствоведом и художником, Бенуа вел идейную работу по собиранию смыслов на фоне рассыпающейся на кусочки эпохи академизма XIX столетия.
При этом сам Александр Бенуа — веточка огромного европейского дерева, привитого к России во времена еще XVIII столетия. Его предок, Леонтий Бенуа, придворный кондитер, бежал из Франции в Российскую империю из-за французской революции. Отец Александра Николаевича, Николай Леонтьевич Бенуа, был главным архитектором Петергофа. И лето маленького Саши проходило на петергофской даче. Вот эти длинные, наполненные тягучим солнцем детские дни, званые обеды на летней веранде, поездки в гости, описания гостиных и кабинетов — та самая машина времени, что погружает читателей в жизнь столетней давности.
«В июне или в начале июля по вечерам света в Петербурге не зажигали, и это было так необычайно, так странно и так прелестно. Но в конце июля темнота наступала в 9 часов, а с каждым днем затем все раньше и раньше, и тогда приходилось зажигать лампы и свечи. Особенно мне нравилось, когда зажигались свечи в специальных подсвечниках, предназначенных для открытого воздуха. В них пламя было защищено стеклянным бокалом, а свеча автоматически подымалась по мере сгоранья, толкаемая снизу пружиной. Вокруг источников света роилась мошкара и мотыльки, налетали на них и тяжелые мохнатые ночные бабочки. Прелестная картина получалась за дачным чайным столом, не менее уютная, нежели зимние заседания в городе под висячей лампой».
«Воспоминания моей жизни», Мария Тенишева
В противоположность воспоминаниям Бенуа, тягучим и спокойным, книга Тенишевой наполнена кипучей энергией. Возможно, дело просто в тоне рассказа, ведь жизни обоих были очень насыщены и, кстати, они пересекались. Марию Тенишеву знают прежде всего как неутомимую меценатку, много сил и капиталов направившую в поддержку искусства и народных промыслов. И сама она была творческим и разносторонне одаренным человеком. Мария начинала свою карьеру как певица, получала профессиональное образование во Франции (уйдя от мужа, что даже в конце XIX века было сопряжено с большими трудностями и требовало огромного присутствия духа). Но профессиональной артисткой так и не стала, прежде всего из-за артистических нравов той эпохи.
Выйдя вторым браком за успешного предпринимателя, она направила свою энергию на коллекционирование, образование и искусство. Организовала рисовальные школы в Смоленске и в Петербурге. Финансировала журнал «Мир искусства». Сама училась в рисовальной академии в Париже. Ее имение в Талашкино стало центром русской культуры. Княгиня собирала старинные предметы русского быта, у нее в имении гостили Рерих, Врубель и Васнецов. В ее петербургской гостиной собирался цвет интеллигенции. Впоследствии коллекции Тенишевой стали основой для Музея русской старины в Смоленске.
«Мало-помалу я стала сознательнее разбираться в моих вкусах и понемногу принялась в свободные минуты читать книги по искусству, о которых прежде и не слыхала. Современные выставки оставляли меня равнодушной, тянуло к старине. Я могла часами выстаивать у витрин античных предметов. Мое внимание притягивала и поглощала средневековая эпоха, а главное — эмалевое дело. В Лувре, в Musee de Cluny были вещи, от которых я с трудом отрывалась. Не знаю, что делалось со мной, когда я глядела на них. Они положительно приковывали меня к себе. Каждый предмет мне что-то говорил. Пытливо заглядывая в прошлое, я видела его в той обстановке, для которой он создался, людей, для которых он строился. Мне мерещился то суровый тиран, то нежный загадочный образ средневековой женщины. Предметы эти казались мне живыми, одухотворенными. Я преклонялась перед ними, чувствуя к ним глубокое уважение».