Коллекция. Караван историйРепортаж

Лариса Малеванная: «Товстоногов говорил, что в БДТ нет звезд, поскольку все звезды»

Марина Порк

Зрители ее любят, считают своей. Женщины сложной судьбы, которых Лариса Ивановна так пронзительно сыграла в картинах «Гроссмейстер», «В день свадьбы», «Рафферти», «Анкор, еще анкор!», не оставляют никого равнодушными. Более тридцати лет она посвятила Большому драматическому театру, где работала под руководством легендарного режиссера Георгия Товстоногова. А потом ушла. Смелый шаг для успешного человека.

Но никакого заслуженного отдыха у Ларисы Ивановны не получилось. Она начала писать и к настоящему моменту является автором нескольких книг для детей и взрослых. Сама утверждает, что писать стала по принуждению, когда редакторы журналов просили рассказать о ее знаменитых коллегах. Отказывалась, боялась, что не получится, но, если кто-то продолжал настаивать, все же садилась за письменный стол. Так и вошла во вкус. За писательскую деятельность не так давно Малеванную наградили Царскосельской премией. Лариса Ивановна поделилась с нами несколькими своими очерками об известных и дорогих ей людях.

Лавров. Мы глядели на него и любовались

В студенческие годы мы всегда радовались возможности сняться в массовке на «Ленфильме». За день можно было заработать три рубля, и их потом хватало на несколько дней. Однажды нам особенно повезло: съемки фильма «Верьте мне, люди» проводились возле Мариинского театра, днем. И еще у нас была счастливая возможность увидеть совсем близко Кирилла Лаврова, тогда уже сыгравшего Молчалина в «Горе от ума» и Славку в «Пяти вечерах» в знаменитом и любимом БДТ.

Во все глаза мы глядели на Лаврова и любовались, как он покупал цветы в киоске, как бережно, по-мужски, подхватывал под локоток свою красивую партнершу и вел ее к театральному подъезду. А я была в стайке девушек, серых воробышков, спешивших куда-то мимо счастливых и влюбленных главных героев.

Вот ведь как это правильно придумано, что мы не знаем своего будущего! У меня лопнуло бы сердце, если бы кто-нибудь проницательный сказал мне тогда, что через двадцать лет этот прекрасный артист и обаятельнейший мужчина будет жарко обнимать меня и шептать безумные слова: «О, какая красивая... Ну, один поцелуй! Мне бы только поцеловать ваши ароматные волосы!» Это было в спектакле «Дядя Ваня» на сцене БДТ много лет подряд при свидетелях — полные зрительные залы в полторы тысячи человек. В глазах его Астрова было столько нежности и грусти!

Играла я и нелюбимую жену Ивана Коломийцева Софью в пьесе «Последние» Горького. Там у Лаврова были совсем другие глаза — холодные, чужие. И даже за кулисами перед началом спектакля он здоровался со мной сухо и отчужденно. Либо не здоровался вовсе, проходил мимо, вроде не замечал. Это помогало — на сцену мы выходили уже в натянутых отношениях.

Кирилл Юрьевич был моим любимым партнером. Казалось бы, такой крупный артист, такой знаменитый, а никогда ни в каком спектакле не «солировал», не нарушал ансамбля. Строгая товстоноговская школа. Мастер говорил, что в БДТ нет звезд, поскольку все звезды. Но у звезд тоже есть свои проблемы: наступает пора замечательной зрелости, и виртуозность собственного мастерства начинает иногда увлекать артиста гораздо больше, чем глубина и сложность душевных движений его персонажа. Мастерство лезет изо всех пор, забивая при этом что-то другое, более важное для зрителей, которые хотят понять, не каков артист, а каков его персонаж и что с ним происходит.

Никогда не замечала я этой демонстрации мастерства у Лаврова. Кирилл Юрьевич отличался абсолютной неподверженностью коррозии. Здесь всегда — подлинность, правда, благородная сдержанность актерской манеры.

Зрительный зал не просто видел, слышал и чувствовал артиста. Бессознательно он воспринимал еще и некое излучение, глубинную трансляцию из «недр», в которой помимо воли актер проявляет всю свою сущность. Как важно, чтобы сущность эта не была ничтожной! Излучение, шедшее от Лаврова, всегда было мощной подпиткой и для зрителей, и для нас, его товарищей и партнеров.

Молчалин в «Горе от ума» — одна из ярчайших ролей Лаврова. А сам он был в чем-то сродни своему другому персонажу — доброму королю Дункану из Шекспира. За время руководства БДТ он не уволил ни одного актера. Но нашему брату непросто угодить, тем более нашей сестре. Да и вообще, претензии к руководителям — это такая понятная вещь в театре, сплошь сотканном из самолюбий, нервов, из жажды быть востребованным. Бывало, возникали претензии и у меня. Но долго обижаться на Кирилла Юрьевича не представлялось возможным, ведь у него была такая обезоруживающая улыбка!

В день премьеры «Перед заходом солнца» он подарил мне открытку с трогательной надписью: «Уважаемая фрау Петерс, я Вас нежно и почтительно люблю! Ваш Маттиас Клаузен. 17.05.2000 г.». Но сценарии наших жизней пишутся без нас, мы участвуем лишь в проработке деталей.

Когда я еще не знала, что Кирилл Юрьевич опасно болен, он вдруг приснился мне. С удивленными глазами, с высоко поднятыми и округленными по глазам бровями, с серым лицом. Маска ужаса, как театральный грим. Тихий голос.

— Ларочка, я тебя ничем не обидел?

— Нет, ничем не обидели.

— Почему же я тогда так сильно болею? Может, кого-то из них я обидел?

Он оглянулся на проходящих мимо нас наших актеров.

— Никого вы, Кирилл Юрьевич, не обидели. Вас все любят, идите спокойно репетируйте.

Он как-то рассеянно потоптался на месте и сказал тускло, вяло:

— Ну ладно. Я приду к тебе в гости девятого числа.

Потом отошел к другим актерам, а я стою и думаю: «Странно, никогда мы в гости друг к другу не ходили, почему он решил вдруг прийти ко мне? И почему девятого числа?» С этим и проснулась. Через несколько дней узнала, что он болен и что неутешительный диагноз был поставлен в тот день, накануне моего сна. Девятое число так и осталось загадкой до сих пор.

А когда уже Кирилла Юрьевича не стало, он опять мне приснился, очень веселый и всем довольный, как-то по-студенчески просто одет и настроен озорно.

— Привет! Собирайся, поедем за город.

— Это странно, почему я должна с вами ехать?

— Мы еще Андрея Толубеева с собой возьмем и Катю, поедем в ваш дачный поселок.

— У меня дача после зимы еще не убрана и холодильник пустой.

— Ничего, по дороге все купим.

Вдруг вижу — приближается к нам издалека улыбающийся Андрей и тоже одет как для загородной прогулки. Они пожимают друг другу руки, обмениваются приветствиями, о чем-то договариваются, а я с облегчением вздыхаю, как будто избежала какой-то опасности, и быстренько ускользаю, крикнув им на ходу:

— Вы езжайте, а я не могу, у меня очень много работы!

Когда с Кириллом прощались, я положила цветы у его ног на сцене БДТ, мысленно поблагодарила его за замечательное партнерство, за доброту и за талант, но в лицо ему не взглянула. Я не видела его мертвым. А вскоре мне приснился и Андрей.

Володин. Танцуя со мной, говорил: «У-у, ведьма!»

Мое любимое мужское имя — Александр. Моего сына зовут Александр. И младшего брата тоже. Сама называла. Сызмальства знала, что Александр — это «муж, защитник». Видимо, потребность в защите была спрятана в закоулках сознания. Руководителем режиссерского курса, где я училась, был Александр Александрович Музиль (его уж без меня называли). И пьесу «Моя старшая сестра», в которой я сыграла свою первую роль, тоже написал Александр. Володин.

Когда я приехала учиться в Ленинград, эта фамилия уже будоражила умы. Спектакль «Пять вечеров» в БДТ я смотрела пять раз, но каждый раз неотвратимо приближался финал, и как трудно было от живого тепла спектакля уходить на слякотную ленинградскую улицу! Любовь и сострадание, «любовь и жалость»... Оказывается, мы все это заслужили! Все сидящие в зале: самые обычные, самые простые люди, совсем не герои.

Защита! Я получила ее на этом спектакле. Поддержку и защиту, в которой так нуждалась закомплексованная, не уверенная в себе провинциалка.

А вскоре как-то совсем нечаянно состоялась встреча с человеком, сотворившим это чудо. Александр Моисеевич запросто пришел к нам в студенческое общежитие по приглашению мудрых «старейшин» нашего курса. Поскольку было уже известно, что знаменитый драматург терпеть не может никаких чествований и вообще ничего официального, мы пригласили его на блины по случаю проводов Масленицы. Мы с Кларой Фатовой эти самые блины испекли, ребята купили водки и бутылку вина для «женщин и детей» (так звали на курсе нас с Кларой и младших мальчиков).

Как хотелось бы рассказать об этой встрече что-нибудь очень существенное, но прошло более сорока лет и предательская память не сохранила никаких разговоров о важном и вечном, а лишь какие-то разрозненные, пестрые лоскутки этого вечера.

Помимо водки и блинов были танцы. Володин танцевал охотно, попеременно приглашая меня и Клару. Нас было только две на курсе! И мальчики смотрели на нас с завистью: ведь каждая из нас получала еще дополнительно свой индивидуальный, личный, интимный кусочек взаимоотношений с Володиным. Я во время танцев ни о чем «умном» с Александром Моисеевичем не говорила. Напротив, к слову пришлось рассказать какую-то ерунду, как в подростковом возрасте я могла сболтнуть что-то вроде предсказания, и это сбывалось. Даже однажды кто-то сказал мне шутя: «У-у, ведьма!» Но потом этот дар улетучился от неупотребления. Володина этот рассказ заинтересовал. И когда в следующий раз он приглашал меня танцевать, говорил с шутливой опаской: «У-у, ведьма!»

Наш курс был очень дружным. И на выдумки горазд. В тот вечер мы придумали игру. Разрезали какую-то коробку, сделали из нее карты. Тузы — это были режиссеры, короли — драматурги, дамы — актрисы, валеты — актеры. И фамилии написали на каждой карте очень известные. Среди королей, естественно, был Володин. Эта игра была соревнованием в острословии. Можно было бить любую карту любой другой, но непременно объяснить свой ход, кратко и остроумно.

Мне достался «король» Володин. Я побила им другого «короля». Вряд ли была остроумна, но защищала свой ход очень искренне.

Критиков мы не любили за то, что они травили Эфроса и Любимова, нападали на Товстоногова и на «Современник». Они, конечно же, были обозначены у нас как «шестерки», и мы их били с удовольствием и без объяснений.