Светлана Смирнова-Марцинкевич. Путешествие во времени
Все жили в постоянном стрессе, изматывающем режиме конкуренции. Это напряжение неизбежно отразилось на душевном состоянии: хотя я с двух лет играла в спектаклях, во мне вдруг проснулся страх сцены. А после окончания академии вообще начались панические атаки.
-За время съемок «Других» моя героиня прожила жизнь с семнадцати до шестидесяти четырех лет. Мне постоянно меняли внешность: в «юности» делали челочку, в «зрелости» паричок надевали, полгода я стриглась по моде девяностых — трудно представить, что такая стрижка была популярна когда-то. Но ради роли была готова «переместиться во времени». В «старости» делали пластический грим по два часа. Самым сложным было показать потухший взгляд — в мои тридцать два он все-таки еще озорной! Ровесница Наталья Земцова играла мою дочь: приходили мы на съемочную площадку одногодками и через два часа Наташа становилась младше, а я старше. В этом и есть магия актерской профессии — постоянно меняться и проживать разные жизни.
— Вы же из театральной династии — отсюда и мечта стать актрисой?
— В семье со всех сторон театр: бабушка и дедушка — актеры из Белоруссии, работали на сценах по всему Советскому Союзу. Будущая мама Ирина Флориановна Марцинкевич тоже решила стать актрисой, поступила в Казанское театральное училище. Там, в Казани, и познакомилась с моим папой, Сергеем Алексеевичем Смирновым. Я спрашивала, почему они не поехали учиться в Москву. Оказывается, просто не верили, что в столице возможно пробиться в театральный вуз. Папа старше мамы на десять лет, поступил раньше, затем отслужил в армии и по возвращении познакомился с ней. Сначала родилась моя старшая сестра Олеся, а через шесть лет я. Вскоре мы переехали в Бугульму. В городском БДТ папа стал директором, мама продолжала работать на сцене.
Мы с Олесей в театре провели все детство: я с двух лет участвовала в спектаклях и чувствовала себя настоящей актрисой. Наблюдала за мамой на сцене и дома разыгрывала «пьесы» со своими Барби и Кенами: вместе с ними плакала и смеялась — это и были мои первые актерские тренинги.
Девяностые здорово ударили по нашей семье. Мы потеряли все — квартиру, машину... Родители вернулись в Казань и начали там жизнь с нуля: папа устроился в Качаловский театр, мама преподавала в театральном училище, выучилась на режиссера, создала свой частный театр «Автограф». Нас они оберегали, не рассказывали, что происходит, и я только с годами поняла, какой родители пережили стресс. А я его почти не ощутила: в Казани появилось много близких людей, которые до сих пор остаются лучшими друзьями. Там освоила гитару, начала писать стихи и песни...
Кстати, актрисой становиться вовсе не планировала: жизнь артистов, особенно в провинциальных театрах, очень сложна и поэтому родители надеялись, что мы с сестрой выберем другую стезю. Я готовилась стать дизайнером, поскольку хорошо рисовала, занималась фотографией. Хотела перейти в художественную школу при институте: творческий конкурс прошла с высокими баллами, но завалила математику — получила двойку. Попросили пересдать и на второй раз вообще влепили кол. Узнав результат, выбежала из аудитории и закричала: «Мама, едем в Петербург! В театральный!»
— Хочется задать тот же вопрос, что вы когда-то задали своим родителям: а почему не в Москву?
— В девять лет побывала в Питере, и после Бугульмы он стал настоящим потрясением: неужели бывают такие города? Влюбилась каждой клеточкой и поняла, что хочу здесь учиться, работать, завести семью... И все сложилось именно так, как намечтала.
В первый раз поехала поступать после десятого класса — решила «порепетировать», а заодно погулять по любимому Питеру. И неожиданно прошла в СПбГАТИ! А я ведь еще школу не окончила. Мама понимала, что такой шанс упускать нельзя, и в панике купила в переходе аттестат. Как сейчас помню, за три тысячи рублей — по тем временам большие деньги! Но в академии нас быстро раскусили, приемная комиссия выявила обман.
— Это что такое? — спросили ее.
— Я его купила! — честно призналась мама.
Через год я вновь отправилась в Питер, уже с законным аттестатом. Курс набирал Семен Яковлевич Спивак. Прочитала стихотворение, потом спрашиваю: «Можно спою? Я так лучше открываюсь». Взяла гитару, исполнила дворовую песню про маньяка:
Под столом стоит таз,
На столе лежит глаз,
А в тазу лежит нос —
Это я его принес.
А в углу сидит гость,
Во лбу у гостя — гвоздь...*
* Песня «Тоска» Виктора Изибаева.
Зал лег: длинноволосая барышня с широко распахнутыми глазами в романтичном платьице — и вдруг такая кровожадность! Тем не менее песня произвела впечатление и мне пришлось по просьбе зала спеть еще шесть штук! На следующем туре мастер поинтересовался: «Почему без гитары? — и обратился к помощнику: — Принесите инструмент!»