Марк Варшавер. Человек на своем месте
Захаров долго ко мне приглядывался. Помню, возвращались с гастролей, которые, как всегда, с фурором прошли в Ленинграде, ехали в одном купе. Когда сошли с поезда, Марк Анатольевич сказал: «Принимайте театр». — «Что вы, не смогу...» — «Уверен, все получится». Так я стал директором, и сорок лет мы работали душа в душу.
— Марк Борисович, слышала, что стать художественным руководителем «Ленкома» вас попросила труппа.
— Дело было так. Когда не стало Марка Анатольевича Захарова, Саша мне сказала: «Папа считал, что его преемником должны стать вы, Марк Борисович». Коллектив категорически возражал, чтобы в «Ленком» пришел человек со стороны. В театре ко мне очень хорошо относятся, достаточно посмотреть бенефис, который устроила труппа, и все станет ясно. Ни одного директора театра никогда так не чествовали. Вечер вели Саша Захарова и Дмитрий Певцов. Актеры и Марк Анатольевич, с которым я проработал сорок лет, произносили добрые слова.
Мою кандидатуру заместитель мэра Москвы обсуждала с начальником департамента культуры Александром Кибовским. Вскоре министр позвонил: «Марк Борисович, мы приняли решение, «Ленком» возглавите вы, только обязательно скажите коллективу — если бы у них не было Варшавера, мы сейчас прислали бы... художественного руководителя. Радуйтесь, что этого не случилось, а дальше посмотрим. Делайте дело».
Захаров был последним из могикан, человека и режиссера такого уровня больше нет. Он поднял планку «Ленкома» на недосягаемую высоту. По большому счету, я не видел, кто мог бы его заменить. Замечательным худруком МХТ многие годы оставался Олег Павлович Табаков, но он не был режиссером. Захаров же являлся и гениальным режиссером, и организатором, поскольку обладал талантом человеческого общения, был невероятно тонок и дипломатичен, умел разговаривать с людьми, убеждать, вести за собой.
Я согласился возглавить «Ленком» не потому что поехала крыша и захотелось больших полномочий. Своих хватало. Как был директором в театре, так им и остаюсь, говорю об этом откровенно. Так считал и Марк Анатольевич, уверенный, что всегда смогу обеспечить ему надежный тыл. Я предупредил: называться художественным руководителем после Захарова невозможно, правильнее — директором с широкими полномочиями.
— Какие решения начали проводить в жизнь театра в первую очередь?
— Считаю, мы не вправе опускать заданную Захаровым планку, поэтому возникла большая проблема, кого из режиссеров приглашать в «Ленком». Тем не менее за два месяца работы наметили перспективы на три года вперед. И это не просто творческие планы, удалось договориться с лучшими из работающих сегодня режиссеров: например Александр Морфов из Болгарии будет ставить «Жизнь прекрасна, или Финита ля комедия». Для «Ленкома» Морфов свой, ставил у нас когда-то «Пролетая над гнездом кукушки», мы этот спектакль долго играли, сейчас возвращаем его в репертуар.
Литовский режиссер Дайнюс Казлаускас приглашен поставить «Вечный обманщик, или Тартюф», Владимир Панков — «Человека из Ламанчи». Наш молодой актер и режиссер Сергей Дьячковский начал репетировать «Пигмалиона» Шоу. Большие надежды связываю с Глебом Анатольевичем Панфиловым, упрашиваю его несколько лет. Этого очень хотел Марк Анатольевич. Панфилов — великий режиссер, достаточно вспомнить его «Аквитанскую львицу» или «Ложь во спасение», где играет блистательная Инна Чурикова.
Захаров работал над постановкой «Капкан» по произведениям Владимира Сорокина. Спектакль был готов процентов на восемьдесят, Марк Анатольевич даже устроил прогон, но не успел его выпустить... Я поручил выпуск Саше Захаровой, она довела последнюю постановку отца до премьеры. Уверен, «Капкану» уготована счастливая судьба. Ведь что отличало Захарова? Посмотрев его спектакль, не верилось, что мастеру восемьдесят пять, складывалось впечатление, что это работа сорокалетнего человека, — настолько он был молод душой, настолько тонко чувствовал время.
Марк Анатольевич оставил огромное художественное наследие — более сорока спектаклей. Я принял решение: будем восстанавливать культовую «Поминальную молитву». По этому поводу звучат разные мнения — кто-то считает, не надо, ушли блистательно игравшие там Евгений Леонов, Александр Абдулов, Татьяна Пельтцер... А я не согласен, уверен: надо «Молитву» возродить в память о великом режиссере. Этим займется Саша Лазарев, уже вывесили на доску распределение ролей: Тевье сыграет Сергей Степанченко, Голду — Саша Захарова, Лейзера-Волфа — Александр Сирин, Менахема-Мендла — Дмитрий Гизбрехт, двухметровый, абсолютно лысый парень таланта невероятного.
Я объявил по театру: каждый, кто желает, может проявить себя как режиссер, но в экспериментальной студийной работе, без претензии на то, что спектакль попадет в репертуар. Покажи, если будет интересно — возьмем. И сразу ко мне пришел молодой артист, выпускник ГИТИСа Александр Мизёв:
— Можно возьмусь за «Войну и мир»?
— Пожалуйста, это ваш выбор.
Игорь Миркурбанов хочет поставить «Ревизора». Он не так давно стал штатным актером «Ленкома». Состоял в труппе МХТ, но ему там не дали квартиру, которую обещали, а мы помогли. Еще помогли с гражданством. Рад, что Игорь теперь у нас, он замечательный. Если бы это было не так, Захаров не пригласил бы его в труппу.
Марк Анатольевич славен не только как великий режиссер, но и как потрясаю щий педагог. Посмотрите, какую мощную гвардию воспитал! У нас пятнадцать народных и четырнадцать заслуженных артистов. Где, в каком театре есть такое?
— Но сцена-то в «Ленкоме» одна. Где развернуться всем этим талантам?
— Чтобы новые и поставленные Захаровым спектакли шли как можно дольше, надо проигрывать их не менее двух, а лучше трех раз в месяц, иначе начинают разваливаться, актеры что-то забывают, наслаиваются новые работы. Я заключил договоры с тремя новыми площадками. На одной, в доронинском МХАТе, уже несколько раз сыграли «Юнону и Авось». Постановка, между прочим, идет тридцать восемь лет! Еще планируем выезжать в «Серпуховку» и «Меридиан». Актеры должны играть, для этого они приходят в театр.
Прописная истина: чтобы хорошо жить, надо много работать. Но не все меня в этом поддерживали. Находились недовольные, жаловались:
— Я сыграл девять спектаклей за месяц, это слишком много.
На что я отвечал:
— Вот сидит Игорь Фокин, который служит в театре с 1979 года. Игорь Алексеевич, сколько спектаклей вы играли в советское время?
— Был рекорд — девяносто девять спектаклей за три месяца! Даже в журнале «Театральная жизнь» обо мне написали: «Самый занятый молодой артист Москвы».
Имея теперь возможность все решать самостоятельно, сразу же повысил молодым актерам зарплату, народным за выход на сцену — в два раза. Я, кстати, первым в Москве ввел КТУ — коэффициент трудового участия. Потом инициативу подхватили другие театры. Кроме оклада каждый актер получает за спектакль баллы. Главная роль — от восьми баллов, иногда в зависимости от сложности постановки до девятнадцати доходит. Каждый балл сегодня равняется пятистам рублям. Недавно еще было двести, а до этого сто. Актеры должны чувствовать: их любят и заботятся о каждом.
Создал творческий совет директора театра. Раньше в худсовете сидели тридцать пять человек, они голосовали за все, что предлагал Марк Анатольевич, лишь бы поскорее разойтись. Это неправильно. Теперь у меня есть полномочия приглашать режиссеров, решать, какого артиста принять, а с кем расстаться. Недавно приходит один актер:
— Марк Борисович, дайте заслуженного артиста.
— Я не даю званий.
— Собянин доплачивает заслуженным тридцать тысяч к пенсии.
— А вы разве играете главные роли? Чтобы стать заслуженным, надо не только двадцать лет прослужить в театре, но и иметь заметные работы.
Но это единичный случай. Театр ожил, актеры ходят довольные, обсуждают, что будут играть.
— Ваши родители имели отношение к театру?
— Мама моя работала секретарем Обл потребсоюза и обладала невероятными административными способностями. Не зря говорят: талантливый человек талантлив во всем. Михалина Яковлевна, не получив музыкального образования, прилично играла на рояле. (Я-то владею инструментом.) Кроме того, мама потрясающе пела, наверняка ее взяли бы в труппу «Ла Скала», но после операции на щитовидке дивный оперный голос пропал. Она была уникальной красоты женщиной, когда мы шли по улице — я, пятилетний симпатичный блондин, и мама-стройняшка, — многие оборачивались.