Клавдия Коршунова: «Как в самом начале пути...»
В юности у меня была странная фантазия: снимусь в эпизоде какого-нибудь фильма, потом умру и останутся только эти кадры, по которым все будут меня вспоминать и ужасно расстраиваться...
— Вы из особой семьи, где уже четыре поколения актеров, режиссеров, директоров и художественных руководителей театров. Каково расти в такой среде?
— Прежде всего у нас большая и очень дружная семья, хотелось бы только чаще видеться. Конечно, собираемся у папы с мамой на праздники, дни рождения. Но кажется, что раньше, когда были маленькими, это происходило чаще. Или просто все воспринималось острее, ярче?
У меня замечательные детские воспоминания: большой стол, мы сидим все вместе — дедушка, бабушка, Лиля Толмачева, мама с папой, я с сестрой и братом, Катя Образцова — соседка и друг семьи. Это очень теплые и важные моменты, которые всегда буду помнить. Хочется, чтобы у моих детей они тоже были.
Старшее поколение ушло, и с этим ничего не поделать. Жизнь так устроена. Но родилось много малышей. Количество членов семьи как будто не поменялось, просто состав омолодился. У меня двое детей, у брата Степы тоже двое. У сестры Лены, маминой дочери от первого брака, — сын, и у него уже родился мальчик. То есть у меня есть внучатый племянник и я двоюродная бабушка — так, что ли, получается? В тридцать пять лет!
— В детстве не дразнили за редкое имя?
— Да как-то нет. Наверное, оно вызывало определенные ассоциации у людей постарше, знавших анекдоты про продавщицу Клаву. Моему поколению они не были известны.
Сейчас уже никого не удивишь редким именем. Мою дочку, например, зовут Лукия. Иногда спрашивают: «Что это за имя? Иностранное?» Абсолютно нет. Оно есть в святцах, просто его как-то забыли. Мы с мужем долго не могли ни на чем остановиться, а это имя понравилось и мне, и ему. Дома зовем ее Лу´ка, Лучик.
— Вас назвали в честь прабабушки Клавдии Еланской — знаменитой мхатовской актрисы. В семье хранят память предков?
— Конечно, но это выходит как-то естественно, без нажима. Ты просто любишь папу и маму. Они в свою очередь любят своих родителей, дедушка с бабушкой — своих. И это чувство передается через поколения, объединяя семью, даже когда родных уже нет рядом. Ты передаешь его своим детям, потому что хочешь, чтобы они любили тех, кого никогда не видели. Когда рассказываешь о своих предках с любовью, они словно оживают и возникает ощущение, будто ты сама их знала, видела, любила.
Уже не помню, от кого из близких узна ла эту историю. Даже не историю — зарисовку. В сорок первом году, в самом начале войны, в центре Москвы, где жили прабабушка с прадедушкой, а сейчас живут мои папа и мама, на улице стояли призывники — молодые ребята, отправлявшиеся на фронт. Может, они двигались к вокзалу и случайно остановились на передышку именно у нашего подъезда. А Клавдюша в этот момент как раз возвращалась домой и несла целую корзину клубники — наверное, купила по дороге из театра. Увидела этих ребят... и вдруг стала раздавать им ягоды. Горстями протягивала, угощала. Всю, конечно, отдала.
— Просто кадр из фильма!
— Да! Вроде ничего особенного, но перед глазами сразу возникает картинка, которая врезается в память. Такая яркая, пронзительная, кажется, ты сама ее видела. Эта история в семье просто передавалась из уст в уста. Сейчас ее рассказала и вы тоже будто все увидели. Мы вспомнили Клавдюшу, и родилась любовь к этой женщине, может, любопытство: какой она была?..
— Вы даже называете ее по-особенному...
— У нас в семье всегда именно так говорят. Наверное, это от папы. Так вот мягко называют прадеда Илью Судакова — Илюшей, прабабушку Клавдию Еланскую — Клавдюшей, бабушку Екатерину Ильиничну — Катюшей. И я ее, кстати, никогда бабушкой не называла, только Катюшей. А деда — дедулей.
Недавно посмотрела на своего четырехлетнего сына и подумала: «Боже, неужели и я когда-то буду бабушкой? Витя вырастет, женится, у него родятся дети». Перспектива показалась фантастической и прекрасной. Как здорово! Где-то там, впереди, ждет нечто волшебное.
Маленькие дети дарят необыкновенные счастье и радость, которые можно пережить снова уже с внуками. Меня страшно манит эта мысль. Хотела бы стать бабушкой и буду очень рада, если получится. Дай Бог!
— Ваша тезка Клавдюша была герои ческой женщиной: в Первую мировую пыталась сбежать на фронт, в Великую Отечественную отправила на войну брата, имевшего бронь.
— Да, характер у нее был сильный, смелый. Клавдюша была во всех отношениях красивой женщиной. Хочется вам еще про нее рассказать что-нибудь особенное, но боюсь соврать, напутать.
Все собираюсь записать на камеру воспоминания папы и мамы об их родителях, бабушках и дедушках, да никак руки не доходят. Хочу попросить, чтобы как можно больше рассказали, вспомнили. Потому что постепенно мы, к сожалению, теряем подробности, все очень быстро уходит. А я мечтаю, чтобы у моих детей, а потом у их детей остался какой-то живой материал. В свое время не записала дедушку и бабушку и очень об этом жалею. Катюша рассказывала интересные вещи, но я не очень их помню. У папы спрашиваю, а он говорит: «Не знаю, не уверен точно». И получается, что многое уже утрачено. К счастью, у дедули есть книжка воспоминаний «Пережитое».
— Вы жили все вместе — с дедушкой Виктором Коршуновым и бабушкой Екатериной Еланской?
— В одном доме, но в разных квартирах. Такой большой театральный дом, там когда-то жили сплошные артисты. По-моему, изначально это был кооператив МХАТа.
— Как вам кажется, насколько «среда обитания» определяет выбор человека и его жизненный путь?
— Интересный и актуальный для меня вопрос. Когда у тебя растут дети, об этом часто задумываешься, потому что хочешь, чтобы выбор у них был личным, не навязанным извне. Чтобы ребенок следовал своему предназначению. Важно, чтобы среда влияла, но не довлела, не забивала индивидуальность и не было какой-то предопределенности в судьбе. Мол, родился в театральной семье — значит, будешь служить в театре.
— Но в вашей семье так и было.
— Да, у нас пока непрерывная театральная династия. Хотя брат Степан всегда увлекался кино и в конце концов туда ушел.
— Кино — не такое уж резкое «отклонение от маршрута».
— Но у нас не было кинорежиссеров и продюсеров, а Степан и снимает, и продюсирует. Не сказать, что это принципиально другое, но все же нечто новенькое.
— Ваш муж тоже из театральной среды?
— Нет, он не связан с театром. Женя — ведущий дизайнер БМВ Груп «Дизайн-воркс», уже много лет работает в Мюнхене. У сына я вижу способности, которые явно достались от папы: особенную фантазию, тягу к конструированию. Дизайн — это же не выбор цвета стен или обивки мебели, как считают некоторые. Дизайн как таковой — создание чего-то принципиально нового, не существовавшего раньше, а не банальное украшательство. Мой муж создает будущее, это очень интересно.
Мне нравится наблюдать в Вите Женины черты. Не хочу, чтобы на него повлияли моя работа или бабушки с дедушкой, то, что он приходит к ним в театр «Сфера» или ко мне в «Современник». Может, Витя станет дизайнером или современным художником, будет делать фантастические проекты, перформансы, инсталляции! В любом случае хочется, чтобы выбор он сделал сам.
Недавно вдруг задумалась о том, как среда повлияла на меня, насколько выбор профессии был моим собственным.
В детстве много времени проводила в Театре Моссовета. Мама там работала художником-декоратором, руководила огромным бутафорским цехом, где бесконечно делали какую-то мебель, сундуки с сокровищами, кукол. Мне там дико нравилось! Я обожала все эти запахи масляных красок, скипидара, папье-маше. И сейчас, если откуда-то ими вдруг повеет, сразу ловлю детское ощущение спокойствия и уюта.
— Сами не пытались что-то творить?
— Ну конечно да. До сих пор люблю что-то делать руками, жаль, на это совершенно не остается времени. Помню, в Щепкинском училище выпускали наш первый дипломный спектакль — «Безымянная звезда». Главную роль играла Аня Тараторкина. И она, конечно, должна была быть красавицей, изысканной дамой. Но какие костюмы можно найти в институте? Только из подбора. И моя мама помогала Ане с платьем — пришивала какие-то шелковые клинья, добавляла бисер. А я сшила для нее сумочку и потом украсила ее пайетками.
— У вас на курсе были высокие отношения!
— Да, и это заслуга мастера — моего деда Виктора Ивановича Коршунова. Он не просто набирал ребят, а всегда думал, какая из них получится команда. И если на прослушивании попадался пускай и способный, но какой-то не совсем честный, неприятный, заискивающий перед ним абитуриент, не пропускал его. Говорил: «Он мне курс испортит!»
Для него человеческие качества были не менее важны, чем профессиональные. Дед не раз повторял: «Вы — кулак, — и показывал собственный. — Вы должны быть все вместе. Вот так!» Мы и были таким кулаком. Поэтому я старалась для Ани, это же абсолютно естественно. Мы и сейчас все дружны. Редко видимся, но сразу объединяемся, если кому-то надо помочь. Это дедова за слуга.
— Главой семьи тоже был Виктор Иванович, его слово являлось последним в каких-то спорных ситуациях?
— Дед, безусловно, был главой семьи, но если кто-то из нас принимал самостоятельное решение, оно было окончательным. Мне кажется, в нашей семье не было и нет человека, который не сумел бы отстоять собственное мнение. Нам всем трудно что-то навязать.
Когда окончила институт, для всех было волнительно, в каком театре стану работать, и не скажу, что семья имела единое мнение. Но я решила, что пойду в «Современник», и меня уже было не свернуть с этого пути.
— После Щепкинского обычно поступают в Малый. Вы не захотели пойти в этот театр, потому что там работали дедушка и папа и вас бы считали блатной?
— Да я и так была абсолютно блатной: художественный руководитель курса — мой дедушка, а один из педагогов — папа. Конечно, в театральных вузах нередко учатся чьи-то дети, внуки. Это нормально, и на нашем курсе я была не единственной из актерской семьи. Но вот так, чтобы дедушка худрук, — в этом, конечно, оказалась рекордсменом. Впрочем, меня не особенно волновало чужое мнение.
Это к разговору о самостоятельности выбора. Я сама приняла решение учиться у деда, и мне было все равно, что думают и говорят люди. Поступала к нему не потому что искала легкой жизни, а потому что хотела учиться именно у этих педагогов. Дедовский курс всегда считался очень сильным.
Вы же понимаете, как относятся родители к своему ребенку? Беспокоятся, стараются, чтобы не потерпел неудачу. И если он хочет к тебе на курс, неужели возьмешь, если у него нет способностей, чтобы потом наблюдать, как его обходят? Как он проигрывает по данным, по актерским возможностям? Разве готов обречь его и себя на такую муку? Да дедушка сбросил бы меня уже с прослушиваний, если бы понял, что неспособна! И я просто не дошла бы до туров, если бы он не чувствовал, что могу заниматься актерской профессией.
Когда в одиннадцатом классе стала готовить программу для поступления, папа попросил что-нибудь ему почитать. Помню, выбрала Блока. Он минут двадцать со мной поработал, сделал какие-то замечания, и после этого мы пошли к деду. Часто к нему заходили — просто так, чаю попить. В тот день у него не было голоса. Когда с артистами такое случается, они обычно замолкают на сутки или двое, особенно если впереди много спектаклей. И Виктор Иванович молчал, общался посредством блокнотика и ручки.
Сели за стол. Папа стал рассказывать: «Мы сейчас с Клавдюшей почитали немножко...» Дедушка взял ручку и написал: «Это ее дело?» Папа молчал и думал. И я понимала: именно в этот момент для меня все решается. Отец еще помолчал — на нем лежала огромная ответственность. Наконец произнес: «Думаю, да».
— Вы были близки с дедом?
— Дедушка меня очень любил. Я была младшей и девочкой. И я его очень любила.
Они с Катюшей были сильными людьми. Никогда не видела их унылыми, поникшими, слов таких, как «не могу, нет сил», даже не слышала. Создавалось ощущение, что они никогда не устают! Катюша была художественным руководителем «Сферы», она вообще создала этот театр, очень много ставила. Дедушка — генеральным директором Малого театра, профессором, больше пятидесяти лет преподавал в Щепкинском, выпустил семнадцать курсов, как актер имел в театре огромный репертуар. Людям вообще свойственно жалеть себя и ложно предполагать, что у них мало сил. На самом деле их гораздо больше, чем кажется. Катюша с дедулей тому доказательство.
— Ну, это были люди другой эпохи, иного замеса...