Как ученый из СССР создал одну из главных американских компаний в области ИИ
В сентябре Forbes опубликовал список 50 самых перспективных американских компаний в области искусственного интеллекта. На 22 месте — Brain Corp., основанная российским эмигрантом Евгением Ижикевичем. Brain Corp. разрабатывает операционную систему BrainOS, которая использует компьютерное зрение и искусственный интеллект. Роботов на BrainOS с 2018 года использует американский Walmart. Сейчас компания выходит на рынки других стран. Евгений Ижикевич, переехавший из Москвы в США в начале 1990-х годов, рассказал Inc., где в СССР можно было узнать об искусственном интеллекте, почему нейроученый должен уметь программировать и зачем он заставляет сотрудников решать задачки на логику.
Перфоленты, нейроны и синапсы
В одном интервью вы говорили, что у вас всегда была мечта создать искусственный мозг. Откуда она взялась в советское время?
Я увлекся программированием еще в 10—11 классах. Персональных компьютеров тогда еще не было, но у нас в школе в учебно-производственном комбинате стояла «Мир-1» («Машина инженерных расчетов» — советская электронно-вычислительная машина версии 1968 года. — Inc.) с перфолентой. Я и несколько моих друзей каждый вечер приходили туда и что-то программировали. В 1984 году, когда я поступил в МГУ на факультет вычислительной математики и кибернетики (ВМК), я уже свободно программировал на трех или четырех языках.
Когда вы впервые услышали об искусственном интеллекте?
Были такие хорошие журналы, как «Наука и жизнь», «Техника молодежи»; только появившийся журнал «В мире науки» (переведенный американский Scientific American). Там были статьи про искусственный интеллект, и я понял: это то, что я хочу сделать: запрограммировать компьютер, чтобы он работал, как человек.
Во время учебы на ВМК я начал ходить по вечерам на лекции на факультете психологии МГУ, чтобы больше узнать о естественном интеллекте. Но психологи не могли объяснить, как работает мозг. Они могли, например, нарисовать на доске квадратик и сказать, что это центр оценки решения. Я спрашивал: «А что же внутри этого квадратика, как он принимает решение?» Мне говорили, что это неважно.
Через полгода на лекции по нейробиологии нам рассказали о нейронах, синапсах и анатомии мозга. Я подумал, что эта наука больше знает о работе мозга. Вместо психфака я стал ходить на факультет биологии, на кафедру нейробиологии. Он находился в 10 минутах пешком от моего факультета, так что следующие 2 года я просто пропускал некоторые лекции на ВМК и шел туда.
Тогда как раз началась перестройка. СССР постепенно разрушался, никому до нас не было дела. Я мог делать то, чего никто никогда не делал: даже сдавать экзамены сразу на двух факультетах и ездить с биологами в научные экспедиции. Через 2 года я понял, что биология тоже не знает, как работает мозг. Но к тому времени я уже влюбился в нейронауку.
В 1992 году я закончил аспирантуру МГУ, написал диссертацию. Но СССР уже совсем развалился. Я женился и понял, что не смогу продолжать делать науку в России. На следующий год я уехал в Америку, поступил в Мичиганский университет, получил PhD.
А свой первый день в Штатах помните?
Да. Знаете, есть много историй о людях, которые приехали в Америку с десятью долларами в кармане. Мне пришлось занять у друга $2 тыс. под очень большие проценты — он эту сумму тоже у кого-то занял. Когда я прилетел и опоздал на последний автобус из аэропорта в университет, я остался там ночевать. Сидел на стуле до утра, чтобы взять свои вещи и не тратиться на такси.
Больше зарплаты и больше свободы
Вы больше 10 лет работали в Институте нейронаук в Сан-Диего, написали как ученый две книги о моделировании мозга. Когда вы поняли, что одной науки вам недостаточно?
Я немного разочаровался в Институте, потому что осознал: понять, как работает мозг, мне здесь не удастся. Во-первых, это займет больше времени, чем я думал, а во-вторых — в нейронауке сейчас отсутствует большая идея. Современная нейронаука представляет собой примерно то же, что астрономия 300 лет назад, когда люди смотрели в телескоп и просто описывали, что видят. В ней нет единой теории: люди просто проводят эксперименты и анализируют их с разных точек зрения.
А я все-таки программист — и хотел сделать что-то практическое. Я всегда был увлечен компьютерами и использовал их, чтобы моделировать мозг. Мне пришла идея создать нейрокомпьютер. Тогда я как раз познакомился с предпринимателем Алленом Грубером, который запустил уже несколько стартапов.
Как вы с ним встретились?
Он ходил на лекции по вычислительной нейронауке в Мичиганском университете, просто для удовольствия. Меня познакомил с ним Джерри Шварц (основатель фонда для изучения нейронауки The Swartz Foundation. — Inc.). Вместе с Алленом в 2009 году мы основали Brain Corp. Деньги на запуск дала известная в США компания Qualcomm — производитель чипов и процессоров для сотовых телефонов.
Они сами нашли меня, когда решили делать нейрокомпьютер и искали, кто занимается исследованиями в этой области. Они увидели мои модели и стали их использовать, затем предложили стать их консультантом. Но я сказал, что хочу создать свою компанию. Тогда они спросили, не могут ли они в нее инвестировать.
В 2009 году — $1 млн, и еще $10 млн — в 2012 году?
Да. Первые 5 лет Brain Corp. была консалтинговой компанией и занималась научными проектами для Qualcomm. Я нанимал ученых со всего мира: почти все они имели докторские диссертации по нейронауке или по вычислительной математике и искусственному интеллекту.
По сути, мы тоже занимались научными исследованиями — только не в академическом, а в коммерческом мире, где было больше свободы — и больше зарплаты. Это было хорошо, но я понимал, что никогда не смогу создать свой Microsoft или Google, если буду продолжать заниматься консалтингом. И я решил: наш продукт — это должны быть «мозги» для роботов. Полгода мы спорили, для каких именно роботов: для людей, для компаний, для дронов или каких-то еще. Мы решили не создавать новых роботов, а найти машины, которые покупают многие компании. И это оказалось правильным.
Почему?
Я понял, что если хочу создать самую большую в мире компанию, которая делает роботов, то ни в коем случае не надо делать роботов. Так же как Microsoft. Сейчас эта компания оценивается больше чем в $1 трлн. Ее стоимость стала расти в конце 1980-х — начале 1990-х годов, потому что они сфокусировались на производстве операционной системы и дали возможность всем другим компаниям — большим и маленьким — делать свои персональные компьютеры.
Сегодня индустрия роботов выглядит так же, как индустрия персональных компьютеров до Microsoft. Больше сотни компаний делают «железо», при этом пишут для него свою собственную операционную систему. Я понял, что надо делать это за них. Грубо говоря — если проводить аналогию с животными, эти компании должны сфокусировать свои усилия на «скелете» и «мышцах» роботов, а мы дадим им «мозг» и «нервную систему».