ForbesИстория

Как США стали сверхдержавой и почему им в этом помогли союзы с диктаторами и Голливуд

Редакция Forbes

Известную фразу о том, что добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем только добрым словом, произнес в 1950-е американский стендапер, но эта шутка так хорошо описывала мироощущение американцев в годы становления США как сверхдержавы, что ее скоро начали приписывать культовым героям вроде Аль Капоне и изобретателя револьвера Сэма Кольта. Как Америка после Хиросимы училась быть сверхдержавой, опираясь на христианский дискурс борьбы с абсолютным злом, читайте в отрывке из книги американиста Ивана Куриллы ​​«Американцы и все остальные: Истоки и смысл внешней политики США».

Историк-американист Иван Курилла — один из главных экспертов по непростым взаимоотношениям России и США и динамике их трансформации. В своей новой книге он рассказывает полную историю Соединенных Штатов — от момента, когда американцы создали нацию и решили, что это будет демократическая республика, до завершения холодной войны и разочарования России в Америке. Автор подчеркивает, что закрепившиеся представления о собственной идентичности и роли нации определяют возможные направления и формы внешней политики, а геополитика часто является частью борьбы за самоидентификацию.

«Политика государства по отношению к другой стране зависит от распространенных в этом государстве представлений о ней, — пишет он. — Чем более «заметна» другая нация для общества, тем больше насыщено это общество представлениями о ней и тем сильнее они влияют на политику, оттесняя на второй план интересы экономики и даже соображения безопасности».

Книга Ивана Куриллы «Американцы и все остальные: Истоки и смысл внешней политики США» вышла в марте в издательстве «Альпина Паблишер». Forbes публикует отрывок.

Превращение Соединенных Штатов в сверхдержаву, контролирующую половину земного шара, потребовало мобилизации ресурсов для создания нового языка внешней политики и обновления целей Америки в мире. Дипломаты и ученые стали основными генераторами новых идей. Главная проблема заключалась в конфликте, с одной стороны, традиционных для США представлений о превосходстве свободы и демократии и о миссии США по распространению их в мире, и с другой — в реальности геополитического противостояния, в котором на стороне США оказывались вполне авторитарные и тоталитарные режимы. Тяжесть мировой ответственности ощущалась и внутри страны, проявляясь в новой волне поиска враждебных Других — от мексиканцев до коммунистов и сочувствующих им.

Сдерживание и отбрасывание, доктрина Трумэна и «принцип домино»

После полувека неудачных попыток привести политическое значение США в соответствие с их экономическим весом американские лидеры смогли наконец добиться успеха. По итогам Второй мировой войны Соединенные Штаты заняли место одной из главных мировых держав. Британская империя надорвалась в противостоянии с Германией, а «Атлантическая хартия» стала прологом к провозглашению независимости британских колоний. В результате вчерашний мировой гегемон уступил лидерство гиганту, выросшему из его первых мятежных территорий. Второй мировой державой стал Советский Союз. Идейное противостояние двух моделей общества, смягченное на время войны, снова вышло на первый план и потребовало переопределения национальных целей каждой страны.

Ф. Д. Рузвельт умер в апреле 1945 года и не стал свидетелем того, как прорыв Америки на роль мирового лидера привел к новому кризису идентичности. Теперь причиной кризиса было отсутствие идей, концепций, политических планов, определяющих, что именно США должны делать для соответствия этой роли.

После окончания Второй мировой войны США не вернулись к изоляционизму в значительной степени потому, что вступили в идеологическое соревнование с СССР. Борьба за умы и сердца человечества теперь парадоксальным образом включала в себя давление военной и экономической мощи. План Маршалла (1947) и создание НАТО (1949) закрепили за Соединенными Штатами позицию экономического спонсора и вооруженного защитника стран Западной Европы.

Однако эту новую позицию и налагавшиеся ею обязательства надо было объяснить самим американцам и согласовать с укрепившимися представлениями о национальных целях США. Почему после разгрома Японии и Германии Соединенные Штаты не возвращаются к внутренним делам, а занимаются мировыми проблемами? Почему после использования в 1945 году атомного оружия в Хиросиме и Нагасаки жители США оказались не лучше защищены от нападения, а едва ли не хуже — особенно после испытания атомной бомбы Советским Союзом в 1949 году, когда стало ясно, что американцы также могут стать объектом ядерной атаки?

Период 1949–1962 годов был временем, в течение которого США утратили свое преимущество в создании новых видов вооружения. Если атомную бомбу Советский Союз испытал через четыре года после Соединенных Штатов, то термоядерную — всего через год, а возможность межконтинентальной доставки боеголовок с помощью ракеты СССР продемонстрировал запуском спутника в октябре 1957 года — ранее, чем это смогли сделать США. Ответом на этот вызов стало усиление гонки вооружений: с конца 1950-х в США были запущены программы массового производства ядерного оружия, в результате к 1965 году у страны уже было более 31 000 ядерных боеголовок. Этот сдвиг фокуса в американской экономике с разработки вооружения на промышленное производство обеспечивал военно-промышленному комплексу США преимущество над советским и в последующие годы существования СССР, но не мог исключить ответного удара при военном столкновении.

Первый этап холодной войны включал в себя войну в Корее (1950–1953), а также острейшие кризисы в отношениях между двумя военно-политическими блоками: два Берлинских (1948, 1961), Суэцкий (1956) и Карибский (1962). Последний настолько приблизил СССР и США к третьей мировой войне, что потребовал переоценки методов и целей холодной войны, завершив ее первую часть.

Американские политики столкнулись с новыми вопросами: если цель США состоит в распространении демократических идеалов, то можно ли и нужно ли воевать с теми, кто распространяет идеалы коммунизма? Популярная гипотеза, что «демократии не воюют друг с другом», использовалась как аргумент в пользу распространения демократии, но за саму демократию приходилось воевать.