Год Шредингера
Никогда нельзя знать наверняка, станем ли мы в новом году лучшей версией себя.
Новый год — это всегда обещание лучшей жизни. В какой‑то момент мы перестаем верить в Деда Мороза, но в то, что после боя курантов нас ожидают новое счастье, новая радость и новая любовь, похоже, не перестаем верить никогда. А еще говорят, что Россия для грустных. Ничего подобного! Наши леса и поля — для оптимистов. В России, как говорил Корней Чуковский, надо жить долго, тогда что-нибудь получится.
Вопреки здравому смыслу нам всем кажется, что 1 января — идеальный день для создания фантастического списка будущих достижений, и у этого явления даже есть специальное название: «новогодние резолюции». Сам по себе феномен пришел к нам из Западной Европы, где практика подобных обещаний существует как минимум лет двести — имеются даже документальные свидетельства, дневниковые записи несбывшихся надежд, памятник человеческому несовершенству. Противники всего иностранного могут и здесь заявить (как они в последнее время полюбили делать): это все не наше, наносное! Но стоит вспомнить, что и сама традиция празднования Нового года со всеми отягчающими обстоятельствами пришла к нам ровно из того же места. В 1699 году Петр I, очарованный европейскими рождественскими ярмарками (а кто из нас не был ими очарован?), с присущей ему внезапностью за десять дней до 1 января издал указ, требующий срочно начать в этот день отмечать Новый год и воткнуть сосновое дерево в снег перед домом. Бедным — хотя бы ветку. До этого в России праздник отмечали 1 сентября (по приказу Ивана Грозного),