Гарри Нуриев: «Правильный свет и правильно подобранные цвета могут изменить не только твой день, но и твой подход к самому себе»
Гарри Нуриеву 35 лет. Архитектор и дизайнер, выпускающий коллаборации с брендами уровня Balenciaga и Nike и прославившийся за рубежом своими яркими минималистичными интерьерами, о которых пишет The New York Times, вырос в Ставрополе в семье разнорабочего и домохозяйки. Он окончил Московский архитектурный институт и в 2014 году основал бюро Crosby Studios. Сейчас Гарри живет на два города — его дизайн-бюро базируется в Москве и Нью-Йорке.
Esquire встретился с Гарри во время его недавнего приезда в Москву и поговорил с ним о том, из чего складывается его стиль, почему он уехал в Америку и как пространство может менять жизнь людей.
Одну из своих главных задач ты видишь в создании «нового русского стиля» — или русского минимализма, как ты его называешь. Что это такое?
Для меня это большой и достаточно сложный эксперимент: я представил, как развивался бы русский стиль примерно 200 лет назад, если бы не было культурной интеграции с Европой и Америкой. То есть это дизайн, основанный исключительно на данности нашей природы, искусства, литературы, ремесел. Мне было безумно интересно, потому что всегда казалось, что это утерянный ингредиент дизайна, на который никто не хочет обращать внимания по двум причинам. Первая — потому что нет литературы и ссылок, которые легко найти, а вторая — банально плохая репутация из-за неправильно использованного контекста, например, гжели. На основании этого я начал создавать альтернативную реальность, которая мне очень понравилась, — я понял, что она идеально накладывается на мой язык дизайна.
Удивительно, что ты пришел именно к минимализму — потому что под русским стилем обычно подразумевают нечто гротескное, лубочное.
Жизнь русских людей в ее повседневных проявлениях очень лаконична. Это видно не только по русским избам, но и по тому, как были устроены места отдыха царей, скрытые от посторонних глаз: очень скупой декор, только необходимая мебель, предметы расставлены на достаточно большом расстоянии друг от друга. Это ли не минимализм? Да, раньше в интерьерах присутствовали резьба и узоры, но на тот момент это было востребовано, потому что у людей было больше времени заниматься ручной работой.
Ты считаешь, что минималистичные пространства более естественны для нас?
Да, потому что мы — очень интеллектуальная нация. Для нас красота прежде всего внутри, а все остальное — это функция. Русский стиль ассоциируется с китчем, возможно, потому, что Эрмитаж, Царское Село, Оружейная палата — это единственные референсы, которые были популярны и поэтому запомнились. Но это лишь малая часть того, как жили люди. При этом русские никогда не скупятся на цвета — если уж мы используем их, то самые яркие и в огромном количестве.
Это оказалось близко моей натуре. До поступления в МАРХИ я ходил в художественное училище, и там со мной занималась преподаватель, которая дала возможность целиком раскрыть все мои художественные фантазии. Она запрещала использовать готовые краски из баночек и научила смешивать их. У меня была синяя клубника, зеленое небо. Наверное, тогда мои стереотипы о цвете стерлись и в таких неограниченных масштабах цвет попал в мою жизнь. Но в МАРХИ это ушло — архитектуре яркий цвет чужд. Архитекторы одеваются в черное, интерьеры в архитектуре должны быть серые, бежевые или белые. Когда я окончил институт, то понял, что не приемлю это, и цвет стал появляться все больше.
«Электрический синий» цвет, с которого ты начинал и который в дальнейшем преобразовался в более спокойные оттенки, — это тоже что-то русское глубинное или выбор связан с твоими личными переживаниями?
Синий цвет для меня — цвет свободы. Безусловно, он по каким-то необъяснимым причинам резонирует со мной лично. Но мне кажется, что это вполне «русский» цвет, без которого сложно представить нашу культуру. Он появился в моих работах три года назад, когда я делал свою квартиру в Нью-Йорке. Это было время, когда яркий и активный цвет в интерьерах мог быть только в нюансах или декоре. Честно говоря, даже для меня тогда это было экстримом, но я переступил через страхи и решил его использовать. Сейчас я отношусь к нему спокойно, но, безусловно, чувствую его силу.