Мнение / Макроэкономика
Механизм торможения
Антикризисная политика не может ограничиваться противодействием спаду, она должна заниматься ростом.
Сначала глобального кризиса, то есть примерно с 2008 года, наблюдается замедление темпов экономического роста, и если поначалу это замедление представлялось временным явлением, которое будет преодолено в обозримом будущем, то по прошествии почти десятилетия стало ясно, что ситуация гораздо более сложная. Экономисты заговорили о грядущей длительной стагнации (secular stagnation), политики начали адаптироваться к новым реалиям, результатом стал резкий и бурный рост популизма.
У торможения много причин и объяснений. Анализ этих причин уже находится в центре внимания экономистов. И, несомненно, современный рост станет одной из основных тем будущих экономических, политологических и политэкономических дискуссий.
Одна из причин замедления глобального роста — замедление Китая и Индии, естественное по мере достижения ими определенного уровня экономической зрелости и приближения к более стабильному состоянию развитых стран. Торможение могло бы быть компенсировано появлением новых возможностей для ускоренного трансфера технологий в другие страны и регионы мира, например в Африку, однако этот вопрос носит пока скорее политический и институциональный, чем экономический характер.
Отчасти торможение может объясняться циклическими факторами — низкой инвестиционной активностью, что выражается в характерном для большинства развитых стран превышении сбережений над накоплениями. Это связано с высоким уровнем неопределенности, естественным в период технологического обновления и ожидаемых структурных реформ.
Однако проблема, похоже, не сводится к замедлению глобальной динамики или к особенностям современного делового цикла. Опыт Японии последних 25 лет показывает, что безотносительно к мировой конъюнктуре экономика развитой страны может стагнировать на протяжении продолжительного периода, при этом обеспечивая высокий (или даже медленно растущий) уровень благосостояния и не сталкиваясь с острыми социальными проблемами.
Поначалу казалось, что это специфически японский феномен, однако сейчас уже достаточно очевидно, что мы столкнулись с новым феноменом, который требует изучения и выработки адекватной политики. В аналогичной ситуации уже пять лет находится Евросоюз. С риском долгосрочной стагнации сталкивается и современная Россия, для которой «достижение дна» (что активно обсуждалось на протяжении 2015–2016 годов) не означает возврата к устойчивому росту.
В традиционной модели экономического развития, проходящего через спады и подъемы, основной вопрос кризиса сводится к тому, на каком уровне остановится спад, после чего должен начаться экономический рост. Ход событий после 2008 года отчетливо демонстрирует: остановка спада может вести к стагнации или анемичным темпам роста, то есть восстановление роста не происходит автоматически. Тем самым меняется суть антикризисной политики: она не может больше ограничиваться противодействием спаду, но должна предлагать меры по обеспечению приемлемых темпов роста (или по повышению потенциального роста). В этом состоит главный вызов нынешнего глобального кризиса и суть того, что в последние годы принято называть «новой экономической реальностью». Можно говорить об интеллектуальном вызове, аналогичном кейнсианской революции. Только тогда речь шла о необходимости включения некоторых автоматических антикризисных регуляторов (для смягчения последствий кризисов), а теперь встает вопрос о необходимости формирования специальной политики обеспечения роста.