Папа Смит
Каково это – считать своим отцом Уилла Смита, будучи сыном Михаила Жванецкого, но не иметь возможности поговорить по душам ни с тем, ни с другим.
Когда мне предложили встретиться с Уиллом Смитом, я подумал, что это самый тупой прикол на земле. Я тут же ответил друзьям: «Ну камон». «Нет-нет, все по правде», – ответили мне. Уилл Смит прилетал на финал ЧМ 2018 и попутно хотел набрать контент для своего Instagram; он выбрал андерграундный бренд одежды, принадлежащий моим друзьям, а они, как назло, застряли в Берлине. Мне предлагалось на пару часов стать их амбассадором, а заодно и познакомиться со Смитом.
Модные бренды, амбассадоры, SMM-стратегия звезды из А-list – все, что я услышал для себя в тот момент, это что я наконец познакомлюсь с отцом.
Наверное, ясно, что мой биологический отец – не пятидесятилетний Уилл Смит. Просто так получилось, что вырастил меня именно он. Когда мне было десять, мы эмигрировали в США, где мать работала по двенадцать часов в день, заворачивая сэндвичи, а отчим если и смотрел на меня, то почти всегда видел противоположную стенку комнаты. Телевизор заменил мне семью.
Сериал The Fresh Prince of Bel-Air – про «уличного» парня, который переезжает в семью богатых адвокатов из лучшего района Лос-Анджелеса, стал основой этой семьи. Главную роль в этом сериале играл, разумеется, Смит.
Через телеэкран, не зная о моем существовании, Уилл Смит взял на себя функции морального ориентира, а в моей ситуации, значит, – отца. Его герой на своем опыте рассказывал о добре и зле, о том, как взрослеть, принимать решения и, конечно же, становиться мужчиной. Даже если встреча с ним и была глупой шуткой друзей, шанс увидеть этого человека вживую стоил того, чтобы прыгнуть в нее с головой.
Биологический отец, кстати, тоже шутит, и с ним, в отличие от Смита, я лично знаком. Он тоже говорил со мной – в основном через экран – и часто – он говорил про меня. Я был панчлайном его шуток: то он не может вспомнить, сколько у него детей (зал надрывается), то изрекает, что «одно неверное движение, и ты отец» (зал погибает со смеху). Может, не сейчас – но в прошлом было именно так. Я не особо смеялся, но взрослые, включая мать, говорили, что до юмора Жванецкого еще нужно дорасти. После его эфиров я рассматривал себя в зеркало, понимая, что его «одно неверное движение» – это я.
Времени до встречи со вторым папой оставалось все меньше, а условия становились все жестче: люди Смита хотели заснять вечеринку, и для этого меня, Карину Истомину и Антоху МС пропросили прийти в 10 утра в заброшенный цех, где мы должны были «играть» crazy russians, которые тусят дни напролет под биты самой красивой диджейки планеты и саксофонный аккомпанемент одного из моднейших певцов русской души. Я не публичный человек, поэтому нервно усмехнулся, выпил успокоительное, перерыл гардероб, сгонял в барбершоп и заказал E-класс, в салоне которого выпил еще. Черт возьми, я ехал знакомиться с отцом номер два.
Мое знакомство с биологическим отцом случилось после его выступления в Бостоне, где я – скрывшись от мамы и дождавшись оттока фанатов из гримерки, – решил, наконец, подойти. Мне было одиннадцать, я хотел познакомиться с папой. Отец пожал мою вспотевшую руку и машинально вручил брошюру «Этапы большого пути» – со своей огромной фотографией на обложке. Я не мог произнести ни слова. Он оставил размашистый автограф и удалился в обществе длинноногих поклонниц, появившихся из ниоткуда.
Я стоял у гримерки и ждал папу, листая этапы его большого пути. В каком-то смысле я узнал тогда больше, чем сам он рассказывал о себе. Я разглядывал его детские фотографии, на которых мы были похожи как две капли воды. Я впервые увидел, как выглядели мои бабушка с дедушкой, какой была их лачуга в Одессе, где вырос отец. Брошюра была приурочена к гастрольному туру. Для всех, кто ее листал, в ней были лишь фотографии, для меня – семейный архив отца, который меня не узнал. Дома, в ванной, под оглушительный вой детектора дыма, запах горящих глянцевых страниц, стук матери в дверь и слезы я сжег этот «архив».