Виктория Севрюкова: «Я уверена, что костюм — главное в театре»
Самый востребованный театральный художник по костюмам и коллекционер нижнего белья — о работе над спектаклем «Кто боится Вирджинии Вульф» и о том, почему в спектакле так важен костюм, как с его помощью создается спектакль и могут ли актеры позволить себе выходить на сцену в собственном нижнем белье
В Театре Наций — премьера спектакля «Кто боится Вирджинии Вулф?» по пьесе американского драматурга Эдварда Олби. Режиссер постановки — Данил Чащин. В ролях Евгений Миронов, Агриппина Стеклова, Мария Смольникова и Александр Новин.
Автор костюмов к спектаклю «Кто боится Вирджинии Вулф?» — Виктория Севрюкова. В общей сложности она создала костюмы более чем для 350 спектаклей. Среди ее работ костюмы к спектаклям «Итальянка в Алжире», «Свадьба Фигаро», «Сказка о царе Салтане» в Большом театре, «Аудиенция», «Кабаре», «Мастер и Маргарита» — в «Театре Наций». Она лауреат премии «Золотая маска» за лучшую работу художника по костюмам в спектакле «Рассказы Шукшина» (Театр Наций, 2010 год), лауреат «Хрустальной Турандот» за спектакль «Аудиенция» (Театр Наций, 2017 год). «Эксперт» поговорил с Викторией Севрюковой о ее новой работе и о том, чем занимается художник по костюмам в театре.
Почему так важен костюм
— Насколько для актера важен костюм его персонажа?
— Я уверена, что костюм — главное в театре. Зритель уходит, а у него в голове отпечатывается картинка. Какая? Артист в костюме. Он будет вспоминать завиток на прическе и цвет бабочки у актера. Потому что в его голове это соединяется в единый образ. Вот ради того, чтобы не образ артиста, а образ персонажа отпечатался, остался в душе, в идеальном случае вызвал тектонические изменения, люди и приходят в театр. Для этого делается костюм: для магии, для того чтобы поместить в зрительские головы ощущения, чувства, которые мы хотим вызвать. Поэтому считаю, что костюм — это самое главное.
— Какой процент из создаваемого художественного образа приходится на костюм?
— Если бы рядом сидел актер, он бы сказал, конечно, что шестьдесят на сорок. А я скажу прямо противоположное: сорок на шестьдесят. Шестьдесят процентов того, каким будет персонаж, зависит от нашего сотворчества. Я не говорю, что это зависит от творчества художника по костюмам. Это зависит от того, как мы услышим друг друга, потому что мы должны сделать все, чтобы появился новый человек, которого никогда не было, и одежда, которой никогда не существовало. Всего никогда до нас еще не было. Ни в истории театра, ни в истории этой актерской биографии — никогда. И конечно, в костюме есть посылы, которые зрители будут считывать.
Одним из самых сложных спектаклей в моей жизни был спектакль «Горбачев». Потому что мы точно представляли, какую эмоцию хотим вызвать у зала. Мы также хорошо понимали, что девяносто процентов зрителей придут с негативом. Они не любят Горбачева, а нам нужно, чтобы в конце спектакля они не простили его, не полюбили, но просто увидели в нем живого человека. Пусть это будет миф, но, когда было плохо его жене, он выбрал жену, а не Россию, в чем его обвиняли. Не имеет значения, насколько это правда, но мы хотели вызвать такую эмоцию. И вы даже не представляете, как тщательно мы отбирали детали одежды всех тех лет: пятидесятых, когда они приехали в Москву, шестидесятых, когда отправились на Ставрополье. Потому что нам очень важно было каждой деталью, варежками, пуговицей костяной на ее пальто, мерлушковым воротником вызвать симпатию у зрителей, чтобы они сказали: «Я помню, я помню эти варежки». И тогда зритель наш. Магия включилась. А магия — это фантазия зрительская и ассоциативный ряд.
Когда человек начинает свою историю смешивать с театральной, мы попали, мы все сделали правильно. Поэтому не фифти-фифти, а шестьдесят на сорок, настолько важен костюм, особенно в русском театре. Потому что школа проникновенного реалистического театра, конечно, требует настоящей характеристики человеческого персонажа, очень точной. Намного проще делать любой западный спектакль: он работает образами. А чувствами работает, конечно, тот театр, которому хочется пробиться к сердцу. Не к голове, не к визуальным центрам, а именно к сердцу. Чтобы люди вышли и заплакали, засмеялись и стали немножко другими, чем пришли.
— Какова степень влияния личности актера на то, каким будет костюм?
— Мне повезло в жизни: я счастливый человек, потому что работала с лучшими. Когда говорю со студентами, всегда напоминаю: чем лучше актер, тем он смиреннее в работе с художником, просто смиреннее. Потому что если есть доверие, мы же все равно себя: а) не видим со стороны; б) не очень понимаем даже. Мы себя-то не видим, а когда о персонажах речь идет? Когда работают большие артисты, они на глазах меняют кожу, и мне обидно, что трудно заснять на камеру, как они начинают физически меняться. В спектакле «Горбачев» ровно через двадцать минут после начала Евгений Миронов становится килограммов на пятнадцать плотнее и толще и на десять сантиметров выше. Это актерский талант.
В этом и есть работа, когда мы вместе выращиваем нового персонажа, а потом зритель видит уже окончательный вариант чуда. Если есть доверие, это невероятное счастье: в результате ты садишься в зал и вдруг, когда видишь хороший спектакль, понимаешь, что «ай да Пушкин, ай да сукин сын», неужели я это сделала? Но это не я сделала, это сделали мы, потому что есть ощущение командной работы: мы все вместе делаем одно дело. Потом появляется гример, рисуется лицо, и персонаж соединяется с актерским лицом и с актерским телом. И происходит чудо, реальное чудо. И зритель уверен, что так и есть. Вот как он увидел, так и есть. Я не знаю, как тот же Миронов вживается в костюм. Со стороны кажется, что мы все берем паузу, а он примеряет костюм и начинает его осваивать. Такое ощущение, что костюм приклеивается к его телу: меняется лицо, осанка, голос новый появляется. Для настоящего актера это, конечно, выращивание новой кожи.
— Что если актеру попытаться сыграть роль без костюма?
— Нереально. Вот спектакль, опять же, Театра Наций по рассказам Шукшина, в который я влетела буквально за десять дней до премьеры. Замысел Алвиса Херманиса, прекрасного латвийского режиссера, был в том, что очень успешные, высокооплачиваемые московские артисты в костюмах от Brioni, купленных в самых лучших магазинах, сыграют Шукшина. Замысел был в том, чтобы актеры победили костюмы и талантом оправдали свой статус. Но когда начались репетиции, стало понятно, что эта ломка не рождала персонажей. И мы поехали в обычный отечественный магазин, купили для начала костюмы на десять размеров больше. И когда они стали их подтягивать, появились эти нелепые, плохо одетые люди, хотя костюмы были сами по себе хорошие. Там нет ни одной живой вещи, там все сделано, все напечатано. Напечатаны были цветы. В Советском Союзе существовала такая теплая традиция — писать всем открытки на Восьмое марта, на день рождения. И мы брали эти советские открытки, увеличивали их и печатали на платьях. Вот эти советские открытки, которые вылились на платья, оказались говорящими и с таким ароматом Советского Союза, что Шукшин сразу появился.