ЭкспертОбщество

Смогут ли Россия и Китай понять друг друга

Только на базе фундаментального китаеведения могут быть построены инструменты экспертизы для государства и бизнеса и система подготовки кадров для поворота на Восток

Виталий Лейбин, Агата Коровина

«Главное, что нужно знать о китайцах, — они никуда не торопятся», — говорит китаевед, профессор-исследователь Высшей школы экономики, главный научный сотрудник Института Дальнего Востока (ИДВ) РАН Владимир Малявин.

С начала военной операции на Украине и радикального ухудшения отношений России с Западом до середины июня в китайско-российских отношениях на деловом и академическом уровне наблюдалась пауза, если не нервозность, связанная с отсутствием прямых сигналов со стороны высшего китайского руководства об отношениях с Россией. 15 июня, в день рождения китайского лидера, состоялся телефонный разговор Владимира Путин и Си Цзиньпина, в котором и были даны такие сигналы. На Петербургском экономическом форуме, который начался в тот же день, уже ощущалось изменение атмосферы.

«Разговор между лидерами очень сильно изменил тональность наших китайских коллег, — говорит директор Института Дальнего Востока РАН Кирилл Бабаев, который был модератором российско-китайской панели на форуме. — Китайские коллеги, особенно бизнесмены, очень сильно последние месяцы нервничали из-за неопределенности. Китайцы довольно медленно перестраиваются, они в новый режим международной ситуации входят не так быстро, как мы, у них этого нет в культуре. Например, больше двух месяцев планировалась наша встреча с послом КНР в России, прежде чем наконец состоялся откровенный разговор. Но после того, как поговорили лидеры стран, все изменилось. Для всех китайских партнеров позитивный сигнал от руководства означает, что с российскими контрагентами можно выстраивать долгосрочные отношения и что будет поддержка со стороны китайского государства. Период неопределенности в российско-китайских отношениях подходит к концу».

В статьях китайских политологов о России можно встретить суждение, что некоторая необдуманность российской политики легко объясняется тем, что российскому государству «всего 1000 лет». Но и российской культуре порой присуща медлительность. Для нее характерны быстрые радикальные решения и авралы, но с планомерной работой все обычно получается хуже. О повороте на Восток в России заговорили с 2012 года, но практически ничего с точки зрения интереса к Китаю с тех пор не произошло. Китайский язык в России изучает на порядок меньше людей, чем, например, немецкий. Радикальное увеличение спроса на науку, экспертизу о Китае и соответствующие кадры начинается только сейчас, когда резко оборвалось сотрудничество с партнерами на Западе. При этом знание о Китае не того сорта, которое можно получить в процессе, из самой практики, без науки.

«С Китаем по-другому не получается, — говорит Кирилл Бабаев. — Там без углубления в научные исследования ничего невозможно понять. Даже если ты в общих чертах представляешь экономику Китая, важнейшие отрасли и регионы производства, ты не можешь стать полноценным специалистом-китаеведом, пока не изучишь философию, культуру, историю и, конечно, язык. Это слишком сложная цивилизация для того, чтобы ограничиваться прикладными знаниями».

Что у нас с наукой о Китае?

«Несмотря на дружбу с Китаем, в России нет ни одного научного журнала, посвященного это стране, — говорит заместитель директора по научной работе Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, главный научный сотрудник ИДВ РАН Александр Ломанов. — Страны, которые являются недругами Китая, имеют такие журналы. В России такой журнал существовал лишь один год — в течение 1958-го. В Китае я сходу могу назвать три научных журнала, где в заголовке есть слово “Россия”. Отсутствие в России специализированного журнала по Китаю является неким курьезом».

При этом сильное китаеведение в России есть, в том числе ориентированное на современный Китай, хотя и довольно плотно сконцентрированное в нескольких центрах: в столицах и отчасти в растущих центрах в Казани и Владивостоке. В Москве есть Институт Дальнего Востока РАН (где, кстати, по словам Кирилла Бабаева, собираются воссоздавать научный журнал о Китае), Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, Институт востоковедения РАН, Школа востоковедения ВШЭ, МГИМО, Институт стран Азии и Африки (ИСАА) МГУ, в Санкт-Петербурге есть специалисты на восточном факультете СПбГУ.

В китаеведении есть признанные научные репутации, в том числе ученых, которые занимаются изучением современного Китая. А это значит, что возможны качественная экспертиза в этой сфере, объективная оценка учеными работ коллег и других экспертов. Например, собеседники «Эксперта» чаще других упоминают научный авторитет профессора ВШЭ Александра Лукина, у которого недавно вышла важная работа «Американо-китайский конфликт в свете истории международных отношений» и который недавно был выдвинут на должность научного руководителя ИДВ РАН; профессора, директора Центра комплексного китаеведения и региональных проектов МГИМО Алексея Воскресенского; процитированного выше Александра Ломанова. Разумеется, список признанных ученых не исчерпывается ими.

Пока основным журналом (в отсутствие специализированного) для российского китаеведения является журнал «Проблемы Дальнего Востока». И там сейчас немало интересного. В частности, есть отчет о конференции «Новые горизонты экономики КНР: задачи на 14-ю пятилетку (2021–2025 гг.)», руководитель Центра экономического и социального развития Китая ИДВ РАН Андрей Островский прогнозирует, что амбициозные планы на пятилетку Китай, несмотря на коронавирус и конфликт с Западом, выполнит и догонит США по ВВП в долларовом выражении уже в этом десятилетии.

О том, как связана наука о Древнем Китае и современность, показывает работа Владимира Малявина «“Поднебесная” или “Азия”? Об утопических установках современной политики в Дальневосточном регионе», в которой анализируется суть современных внешнеполитических концепций: «Термин “Поднебесная” (Тянься, букв. “Под-Небом”) относится к ряду неофициальных самоназваний Китая, имеющих утопическую окраску, таких как Хуася (“Процветающее Ся”), Шэньчжоу (“Божественный континент”) и др. В последнее время к ним добавилось выражение “китайская мечта”… Современное китайское руководство настолько активно использует идеологический ресурс китайской цивилизации, что как внутри Китая, так и за его пределами Китай принято считать не столько национальным, сколько “цивилизационным” государством».

В российском китаеведении в постсоветское время были и крупные проекты. Так, в 2010 году ИДВ РАН закончил и опубликовал шеститомную энциклопедию «Духовная культура Китая», которая была переведена на китайский в КНР, что является признаком высокого качества; не так давно вышел последний, десятый, том «Истории Китая от древнейших времен до начала ХХI века», которая тоже переводится в Китае.

При этом до последнего времени в Китае не было сколько-нибудь понятного интерфейса между наукой и практической экспертизой, мостика между многотомными исследованиями и практическими потребностями бизнеса и ведомств.

«От ученых нельзя ждать конкретных советов, как растаможить груз и где легче всего открыть банковский счет, — говорит Александр Ломанов. — Эти расхождения между ожиданиями и реальностью существуют с 1990-х годов. Но проблема заключается не в том, чтобы писать работы и книги, которые нужны бизнесу, — необходимо иметь комплексную среду, которая помогала бы России воспроизводить качественно подготовленные кадры по всем направлениям. Если в России не будет мощной синологии, никогда не будет качественного изучения современного Китая, потому что понимание современного Китая основывается на хорошем знании древнекитайской традиции. И вот тут мы попадаем в ловушку: вы никогда не сможете прийти в крупную корпорацию или в государственное ведомство и сказать, что ради каких-то практических нужд государства вам надо перевести древние тексты, создать какое-то энциклопедическое издание по отдельным аспектам китайской культуры, поскольку вам скажут: как это нам поможет что-то купить, продать или построить?»

Институт Дальнего Востока в советское время был настроен на практику — экспертизу на уровне руководства партии и правительства, в 1990-е оказался оторван от практики из-за отсутствия спроса и недостатка финансирования. А с 2015 года, после смерти академика Михаила Титаренко, возглавлявшего институт с середины 1980-х годов, ИДВ на шесть лет погрузился в период скандалов и упадка, который, надо полагать, сейчас закончился. Новый директор института Кирилл Бабаев (не китаевед, но японист и кореист, к тому же описавший неизученный ранее африканский язык, представитель известной российской школы сравнительно-исторического языкознания, ученик Сергея Старостина, выпускник президентской Школы губернаторов, при этом еще и с опытом работы в крупной корпорации — первый вицепрезидент «Альфа-групп») начал выстраивать систему связей между фундаментальными исследованиями и практикой. В частности, в этом году начал работу Координационный совет по Китаю. Это, скорее, think tank, чем академическая или административная реституция. В совет входят основные исследовательские центры (ИДВ РАН, ВШЭ, МГИМО, СПбГУ и др.), крупнейшие ученые-китаеведы, с одной стороны, и заказчики со стороны государства и бизнеса — с другой.

«Нам надо было решить две задачи, — рассказывает Кирилл Бабаев. — Первая — собрать всех ключевых экспертов за одним столом. А это было непросто сделать, потому что не всегда у всех хорошие отношения. Во-вторых, получить поддержку со стороны власти, и мы ее получили — со стороны МИДа, администрации президента, правительства, Совета безопасности и так далее. Они поддержали создание Координационного совета, а значит, будут сюда приходить за консультациями, за качественным анализом, выработкой стратегических решений. Эти две задачи мы решили за май и первую половину июня. Сейчас приступаем к решению прикладных задач по заказу как властей, так и корпораций: они к нам уже обращаются».

Теперь, по крайней мере, крупный заказчик может получить продукт, с одной стороны, практичный, не академический, а с другой — высокого научного качества.

Координационный совет по Китаю и вообще мозговые тресты не подменяют академическую науку, хотя и пересекаются по персоналиям и ключевым специалистам. В институтах сохранятся фундаментальная логика развития науки и долгосрочные проекты, а в Координационном совете ученые работают над конкретными запросами государства и бизнеса. И важно, чтобы одно не перевешивало другое, то, что Александр Ломанов называет «конъюнктурными конвульсиями». «В 2013 году в Китае провозгласили инициативу “Пояса и пути”, китайцы оказали в этом вопросе институциональную и всестороннюю поддержку, и полмира стало заниматься “Поясом и путем”, — вспоминает он. — Хорошие, умные исследователи бросают ради этого все прочее. Это надо исследовать, но не ценой же полного игнорирования целого спектра научных проблем. Конъюнктурные конвульсии мешают очень сильно. Должен быть баланс».

Откуда возьмутся кадры

Для эффективной работы с Китаем нужны не только разовые экспертизы, но и большое количество квалифицированных кадров — для бизнеса, ведомств, а также для науки и образования.

«В целом специалисты по Китаю сейчас востребованы больше, чем раньше, — говорит главный научный сотрудник Центра комплексного китаеведения и региональных проектов МГИМО, сотрудник ВШЭ и ИДВ РАН Василий Кашин. — Людей, способных работать с информацией по Китаю и конкретным сферам деятельности, таким как промышленность, экономика, право, финансы и так далее, у нас в стране остро не хватает. Но в то же время есть приток людей из практической сферы, получивших опыт работы в сфере внешнеэкономической деятельности и пытающихся сейчас заниматься исследовательской и экспертной работой. Это наиболее перспективная область в сфере общественных наук, будет быстрое развитие отношений с Китаем».

При этом даже обучение китайскому языку само по себе вопрос непростой.

«Китайский язык преподают так, что потом люди не могут на нем разговаривать, — говорит Владимир Малявин. — Мы не понимаем особенностей мелодического рисунка китайского языка. Китайские преподаватели на это не обращают внимания по своим причинам, а российские преподаватели — по своим. Мы подходим к языку интеллектуально: выучим двести слов — и будет хорошо. А надо чувствовать музыку языка. Если мы ее почувствуем, то скажем правильно, если не почувствуем, то не скажем ничего и никогда…»

Высококлассный специалист, по мнению Малявина, не только умеет поймать фонетику китайского языка, но сам дух и строй китайской жизни. Это непросто для носителя русской культуры, где практический план, бизнес и прагматика отделены от «духовности», а дружба от службы.

«Я бы соединял изучение языка с каллиграфией или ушу, потому что китайская культура — это прежде всего практика, а не идеи и принципы, — говорит Владимир Малявин. — Это духовная практика, причем особая. У азиатов нет отдельных духовных дисциплин, которыми можно было бы гордиться и которые можно было бы исполнять — как исполняют музыку на концерте. Но у них есть ритуалы, и все стоит на ритуале. И ритуал соединен с жизнью. Как освоить эту практику? Надо честно изучать Китай, желательно жить в Китае».

Владимир Малявин говорит о трех уровнях погружения в культуру: изучение практической дисциплины (например, экономики Китая), изучение языка и практика — жизнь в китайской среде.

Пик российского китаеведения, по словам Александра Ломанова, пришелся на 1950—1970-е годы, но в постсоветское время было свое преимущество — открытость границ.

«Сильной стороной научной и образовательной подготовки постсоветских лет была практически неограниченная возможность для студентов и молодых ученых ездить в Китай, — говорит он. — Сейчас это кажется абсолютно естественным, но можно вспомнить, что до середины 1980-х годов такой возможности не было. Сейчас, как мы все прекрасно понимаем, эти возможности для поездок прервались из-за китайского антикоронавирусного карантина. Понятно, что для студентов, которые решили поехать в Китай на год или дольше, это не является препятствием, но что касается научных обменов, то понятно, что они пришли в нулевое состояние».

При всех этих сложностях, система преподавания китайского языка и культуры, по крайней мере в некоторых лучших вузах в России, есть.

«Сейчас необходимо очень быстро наращивать мощности в подготовке специалистов по Китаю, — говорит Кирилл Бабаев. — В Финансовом университете, где я работаю деканом факультета международных экономических отношений, мы запускаем две новые программы с китайским языком, спрос на них оказался очень высоким. В Институте Дальнего Востока у нас есть очень полезный продукт — для региональных университетов мы создаем “под ключ” курсы по китаеведению. Сейчас наши заказчики — университеты на Дальнем Востоке и в Сибири, но я думаю, что в ближайшее время к ним присоединятся и университеты европейской части страны, сейчас всем имеет смысл растить китаеведов».

И конечно, китайским языком и культурой дело не ограничивается, более того, язык, по мнению Василия Кашина, в России выучить легче, чем собственно современный Китай.

«У нас в стране хорошо налажено преподавание китайского языка, китайский язык преподается в десятках университетов, и, в принципе, преподается неплохо, — говорит он. — У нас более или менее нормально преподаются дисциплины, связанные с китайской историей и культурой, но у нас довольно плохо с преподаванием всего, что связано с современной китайской экономикой, современной китайской политикой и другими практическими дисциплинами, поэтому у людей часто неадекватное представление о современном Китае. Кадры со знанием языка часто не умеют искать информацию и плохо понимают, как устроена медиасреда и политика страны. Это проблема».

Кирилл Бабаев подтверждает, что молодых специалистов по Китаю явно недостаточно, их число несоразмерно спросу, а учат их в очень небольшом количестве вузов.

«Молодых специалистов именно по таким отраслям знаний, как экономика, бизнес, политика, международные отношения современного Китая, очень мало, — говорит он. — Их готовят только в нескольких вузах, например в Вышке и МГИМО, но из МГИМО многие уходят работать в МИД, а кадры нужны везде. Мы сейчас берем на работу в ИДВ довольно большое количество молодых специалистов и будем их постепенно растить для того, чтобы они стали настоящими профессионалами, но это не быстрое дело. Как говорят в Китае, не имеет смысла тянуть ростки, чтобы они росли быстрее».

То есть задача состоит в том, чтобы лучшие практики и опыт немногих центров и выдающихся ученых масштабировать на массу вузов по всей стране.

«Нам нужно вводить преподавание китайского языка в технических и экономических вузах, чтобы специалисты по конкретным областям промышленности могли работать в Китае», — говорит Василий Кашин. «Нам нужно изучать Китай уже в школе, — говорит Кирилл Бабаев. — Мы в династии Бурбонов учим чуть ли не всех правителей, а про китайские династии не знаем ничего, кроме их названий, да и то не всегда. Ясно, что эту ситуацию надо менять, и можно надеяться, что государство будет прикладывать усилия в этом направлении, а мы готовы помогать».

Что можно сделать

Сейчас, очевидно, по русской традиции возникают импульсы решить проблему быстрого развития отечественного китаеведения наскоком, например создать суперинституцию по изучению Китая и перенаправить туда все ресурсы. Но ученые считают, что лучше все же действовать как на Востоке, без шашек наголо, расти быстро, но постепенно, ничего не разрушая по пути.

«Российское китаеведение не требует каких-то радикальных решений, нужно очень много тонких настроек, за которые кто-то должен взяться, — говорит Александр Ломанов. — Но обсуждаются только грандиозные вещи, которые я слышу на протяжении многих лет. Нужна нам Академия Китая при президенте РФ или нет, нужна ли нам Всероссийская академия по изучению всей Восточной Азии или нет? Эти постановки вопроса я прекрасно понимаю, они движимы очень хорошими соображениями, я ни в коем случае не отвергаю эти постановки вопроса. Но сейчас реальная стратегия — путем тонкой настройки сделать имеющиеся институты более комфортными для исследователей, ориентированными на рост исследовательского сообщества».

Например, есть вроде бы понятный, практический, но на протяжении многих лет не решавшийся вопрос о доступе к китайским базам данных и информации о Китае. Сейчас, когда из России ушли международные базы данных научной информации, логично было бы считать, что российским ученым (не только китаеведам) можно было бы пользоваться китайскими базами, которые никуда не ушли. Они не только не ушли, но и вообще не приходили, их в России не было.

«Если вы работаете с китайскими материалами, занимаетесь китайской историей, политикой, литературой, то вам нужны китайские журналы, китайская база данных CNKI, — говорит Александр Ломанов. — У кого на них были подписки? У отдельных и немногочисленных вузов, которые с огромным трудом все это пробивали. В большинстве своем до последнего времени наши китаеведы занимались Китаем, не имея доступа к китайским базам. В Китае любой вуз имеет к этому бесплатный доступ, так что это решаемо через коллег в Китае. Но если говорить о чем-то серьезном, а что-то серьезное — это новейшая история Китая, исследования классического Китая, то это уже практически невозможно. В Китае оцифрована база данных журналов республиканского Китая, конца династии Цин, скажем, с конца XIX до середины XX века. Вот эти базы стоят очень дорого. Ни за какие свои деньги вы на них никогда не подпишетесь. И ваши китайские друзья вам ничего не пришлют, потому что это более штучный, эксклюзивный товар. У меня нет информации ни об одной библиотеке, ни об одном институте на территории РФ, где можно было бы воспользоваться этими базами».

Даже главный профильный институт, Институт Дальнего Востока, сумел подписаться на базу CNKI лишь недавно. «Мы подписались (и это большая победа нашего института) на крупнейшую китайскую базу научных знаний, — говорит Кирилл Бабаев. — CNKI содержит научные статьи, статистику, разные аналитические доклады, много разных материалов. Конечно, доступ к этой базе дает нам возможность много чего проанализировать. Честно говоря, не знаю, почему раньше у нас в институте не было такого доступа. Но когда я стал директором, ко мне стали приходить сотрудники и говорить об этой проблеме. Оказалось, что это можно сделать даже бесплатно, за счет партнерских отношений с китайскими вузами. Было не очень просто, потребовалось много всяких согласований, но сегодня наши сотрудники обеспечены доступом к важнейшему информационному ресурсу».

Из тонких настроек системы Александр Ломанов говорит об улучшении системы стимулов для научного труда. Сейчас, при взрывном росте спроса на кадры, очевидно, есть риск, что едва научившиеся чему-то выпускники будут нарасхват в бизнесе. Но при этом надо, чтобы одаренные молодые китаеведы имели стимулы задержаться в науке, иначе в стране не воспроизвести высокий уровень науки и образования. Среди стимулов должны быть материальные возможности именно для тех, кто занимается фундаментальной наукой, причем и монографиями, а не только быстрыми научными публикациями, число которых в последние годы было главным критерием эффективности ученого и института. В некоторых науках индексы цитируемости и количество публикаций — годные критерии, но в китаеведении в научную статью установленного размера с трудом можно поместить сколько-нибудь сильный научный результат.

«Сейчас идет публикационная гонка, люди должны печатать много статей, соответственно, журналы ограничивают авторов, как правило, одним листом — это 40 тысяч знаков. А одна китайская библиография съедает около трети этого объема. Поэтому статьи по китаеведению сейчас выглядят как какая-то насмешка, это текстики на 30 тысяч знаков, где, дай бог, что-то немножко рассматривается. Журналы просто не берут большие тексты, то есть крупные серьезные тексты печатать практически негде», — говорит Александр Ломанов.

И если молодежь все-таки идет в китаеведение, то настоящий провал в специалистах среднего возраста — уровня недавних кандидатов и докторов наук. И это, вероятно, побочный эффект борьбы с липовыми диссертациями в гуманитарных областях, которые в 1990-е начали массово приобретать чиновники и бизнесмены. Гайки закрутили, но при этом и настоящих кандидатов и докторов наук не стало. «Специалистов по Китаю становится все меньше, — говорил Александр Ломанов. — Старшее поколение уходит, это естественно, новых докторов в науку не приходит, то есть государство поставило хороший прочный барьер, чтобы не могли пролезть жулики, а оказалось, что через этот барьер ученые не могут пролезть тоже. Могут, но в редких случаях. С этим что-то надо делать, но это не какое-то грандиозное мероприятие. Государству не нужно убирать этот забор вообще, но верхнюю планку этого забора надо отпилить, иначе через десять–пятнадцать лет у нас вообще не будет докторов в этой сфере».

Главное, что сейчас нужно «тонко настроить», — это то, чтобы спрос на китаеведение со стороны ведомств, бизнеса и системы образования был достаточно квалифицированным, потому что велик риск наполнения рынка недоучившимися специалистами и шарлатанами с хорошо поставленным личным маркетингом. Это задача тоже не очень сложная. Российское китаеведение достаточно сильное, но пока не очень большое по количеству признанных лидеров, репутации в нем прозрачны. Наверное, не все смогут воспользоваться напрямую услугами Координационного совета по Китаю или консультацией лучших институтов и специалистов, в том числе упомянутых в этой статье, но проверить репутацию и уровень образования специалистов и организаций можно.

Александр Ломанов говорит о трех уровнях научных работ по Китаю: «Уровень первый — это сочинения о Китае, построенные на китайских пропагандистских материалах на русском языке. Уровень второй — сочинения о Китае, построенные на более качественной западной аналитике. Третий уровень вбирает в себя уровни один и два, но в основе своей строится на понимании китайских текстов, политического и научного языка. Никто не должен ниоткуда быть исключен, но должно быть понимание, что научная ценность текста первого уровня несопоставима с научной ценностью текста уровня три».

Кроме того, ценность работ по западным источникам в последнее время резко упала.

«Пока между Китаем и Западом были нормальные отношения, западные China studies были очень хорошей подпиткой для российских исследователей, которые хотели высказываться о Китае, не владея китайским языком и глубоко не зная китайской проблематики, — говорит Александр Ломанов. — Но сейчас, на фоне ухудшения отношений Китая и Запада, политизация западных публикаций настолько сильна, что они уже непригодны для простого проглатывания. Сейчас там обличительный настрой: во всем виноват Си Цзиньпин, Китай ведет себя агрессивно, Китай подавляет национальные меньшинства, Китай хочет опрокинуть американское господство, похоронить свободу и демократию. Это как если бы для понимания современной России вы использовали лишь публикации The Economist, The New York Times, The Washington Post. В свою очередь, по китайским англоязычным материалам тоже работать сложно, потому что там силен контрпропагандистский элемент, который тоже надо видеть».

Начать читать китайские источники без научной подготовки тоже не выход, китайский канцелярит очень сложен и вне контекста ничего не проясняет. «То есть у России нет другого выхода, кроме как иметь самостоятельную школу изучения Китая, — говорит Александр Ломанов. — Надо изучать Китай своей головой, создавать собственную научную продукцию, рассматривать широкий круг проблематики — экономику, политику, культуру, все эпохи китайской истории. Списывание и простое пересказывание западных текстов сейчас стало бессмысленным».

Что нужно китайцам

Известный китаевед, профессор-исследователь Высшей школы экономики Владимир Малявин рассказал «Эксперту» о том, что не только исследователю, но и практику не обойтись без понимания древней культуры Китая.

— У меня часто спрашивают: «А что нужно китайцам?» В Китай приезжают крупные бизнесмены, им кажется, что они сейчас договорятся и все сделают, но вдруг они наталкиваются на эту «великую китайскую стену» и не понимают, в чем дело. Ведь все хорошо, все улыбаются. А что нужно китайцам? Деньги? Ну да, деньги не помешают. Слава, репутация? Нет.

Китайцы никуда не торопятся, и это очень раздражает европейцев, которым приходится решать вопросы месяцами. А китаец не может по-другому, ему нужно обязательно подружиться, ему нужны неформальные связи со своим партнером. Только тогда он сможет с ним что-то делать. В противном случае он для него просто не существует. Китаец приучен к практике, которая предполагает соприсутствие людей. Мы вроде бы все за коллективизм, за колхоз, но на самом деле у нас все идет от головы: мы носимся с разными идеями, которые всякий раз пытаемся приложить к жизни, но получается хрен знает что.

А китаец просто не вылезает из своей берлоги. И это принцип, который взят из канонов. «Не высовывайся». Это нам непонятно. Как же не высовываться? А зачем тогда жить, если не высовываться? Китайцы отвечают: «Жить надо ради жизни». Как мемориал Чан Кайши на Тайване, на стене золотом выведены его слова, который каждый в Китае и на Тайване должен был учить. И их смысл сводится вот к чему: смысл жизни — продолжение жизни, цель жизни — улучшение качества жизни человечества. И больше ничего. А где тут запредельные величины, небесные царства, вечное блаженство? Просто жить и все? Что-то маловато для европейца.

Мудрость — это не идея, мудрость — это чуткость. Идеал китайца — чуткость и точное действие в каждый момент времени. Для этого нужно уметь входить в ситуацию, понимать ее и быть открытым миру, но это не значит, что, если тебя ударили по щеке, надо подставить другую. Нет. Если вас захотели ударить по щеке, вы можете ответить раньше, чем вас ударят. Быть открытым миру в данном случае — стратегический принцип. Можно привести пример. Кутузов не стал связываться с Наполеоном — и победил. Он отступал в каждой войне, а потом победил.

Открытость состоит в том, что мы чутко относимся к миру, как младенец — он же резко ничего не схватит: сначала пальчиком, потом только возьмет. И это сама жизнь. Для них важно оставить себя. Даосский мудрец говорит: «Я похоронил себя». Кажется, это абсурд. Кто я? Кто кого хоронит? Вы теоретически не сможете ответить на этот вопрос. Но, оставив себя, вы даете всему быть, вы предоставляете всем свободу быть. Поэтому вы живете миром, вы богаты миром. При этом вы прячете мир в мире, что тоже, казалось бы, абсурд, но это неизбежная вещь. В мире всегда есть мир. Это точно.

Преодолеть себя — это первый принцип конфуцианства. Превозмогайте себя, возобновляйте ритуал. Что такое ритуал? Это общение. Вы встречаетесь с человеком, вы должны сделать какие-то жесты, которые демонстрируют вашу любезность. Вот есть цветок. Как вы с ним вступаете в общение? Наверное, поливаете его, делаете ему хорошо. И получаете плоды: удовольствие, радость, удовлетворение. Не хапаете сразу: я это хочу — дай мне. Китаец так никогда не скажет.

И к себе тоже нужно относиться бережно. Оставить себя надо, похоронить себя — это очень бережное к себе отношение. Вы не трогаете себя, оставляете себя в покое. Вот вы себя и схоронили. Но нам это не свойственно, мы всегда бежим, нам всегда нужно что-то сделать. Китаец никогда не будет жертвовать собой ради каких-то отвлеченных вещей: духовности, чести или чего-то еще. В этом есть, конечно, и негативные стороны, как в любой позиции, но Китай стоит на этом. Иначе эти полтора миллиарда друг друга давно бы уже разорвали. Но они умеют жить, даже в толпе. Один мой знакомый китаец как-то сказал: «Это же так просто: представить, что вокруг никого нет». Вы представляете — и вы спокойны.

Я думаю, что ни русскому, ни европейцу такое и в голову не придет. Наоборот, у нас как в повести Булгакова небезызвестный Шариков сказал: «Не толкайся, подлец!» Поэтому, чтобы людям, которые занимаются китаеведением в России, все это понять, им нужно преодолеть много трудностей. Это достигается долгим методическим упражнением. Иначе не получится. Просто так вы себя не оставите. Вся жизнь заставляет нас иметь свое «я» и отстаивать себя в борьбе за существование и место под солнцем. Это, конечно, появляется и в Китае, но норма все же другая. Все это в китайцах сидит, и выбить это даже колом невозможно. И вот никто не понимает, в чем дело: китаец вроде как уступает, а дело не движется, и вообще их невозможно победить в переговорах.

Китаец не будет разговаривать с внешним человеком. Для разговора ему нужны интимные доверительные отношения. А европеец думает, что раз мы руки пожали, то понеслась. Ничего не понеслось. Получается что-то только от внутренней уступчивости, которая не есть просто уступчивость, а есть способ жизни и победы в жизни.

Фото: Алексей Дружинин/пресс-служба президента РФ/ТАСС, из личного архива, TASS

Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl