Мы живем в эпоху угасания Новой истории
Россия — это самостоятельный суперэтнос, система. А систему очень трудно поломать. Постоянно натыкаешься на какие-то линии обороны. Язык, культура, самобытная религия, понятия братства, родства, общей истории
Борис Мячин — историк, публицист, автор ряда изданий патриотического направления: портала «Ваши новости», журнала «Лучик» и других. По взглядам евразиец, одним из своих учителей считает писателя и публициста Германа Садулаева.
Наш собеседник придерживается концепции истории как «естественной науки», а среди своих вдохновителей называет ученых от Николая Данилевского и Льва Гумилева до ЖанаМари Шеффера и Ричарда Докинза. «Я типичный биологизатор», — говорит Мячин и настаивает, что человеческая история имеет естественные законы. Эти законы, по его мнению, невозможно ни отменить, ни обойти:
«...Что, собственно, является предметом истории? Историю чаще всего рассматривают как историю государств. Но что такое государство? Государства в современном смысле появились только в XVII веке. До этого момента миром правила средневековая модель, это система различных клятв и обещаний… До XX века не существовало как таковых национальных государств, государства держались на авторитете государя, которому присягала на верность дворянская элита, выполнявшая менеджерские функции и в армии, и в гражданском управлении. Получается, государство — что-то неопределенное. То оно есть, то его нет. Можно ли строить на этом историю? Нет. Государство — это надстройка. А база — это этнос, народ. Этносы были всегда. В Древнем Египте были египтяне, а были гиксосы (предки евреев), или ливийцы, или нубийцы, или “народы моря”. Между этими этносами уже тогда шла борьба, это зафиксировано историческими источниками. В основе истории лежит так называемая внутривидовая борьба, то есть постоянная конкуренция между разными популяциями. Государи и государства — это только механизмы, которые придуманы народами с целью поддержания своих амбиций. Есть народы, у которых никаких государств в принципе нет, потому что они довольствуются клановой системой, — эта модель до сих пор сохранилась на Ближнем Востоке. Важно понимать, что народы не вечны. Они могут возникать, расширять свой ареал, а потом почему-то уходить с исторической арены. Законы истории — это прежде всего законы возникновения, возвышения, а потом падения каких-нибудь этносов. Тот, кто понимает эти законы, может и сделать некий прогноз на будущее».
Вопрос будущего народа как общности особенно остро стоит в переломные эпохи вроде нынешней. Вот и фон нашего разговора с Борисом Мячиным — Севастополь поздней осенью, прекрасный и тревожный: над морем гудит боевая авиация, в бухте грозные силуэты боевых кораблей, а с утра прошло сообщение об очередной попытке атаки украинских дронов.
Алхимический брак леса и степи
— Почему евразийство? Ты же сам из сердца России происходишь.
— Да, я родом из средней полосы, из Мичуринска, изначально он назывался Козлов. Возник при Алексее Михайловиче на засечных чертах, которые защищали Русь от крымских татар. В целом это типичная русская провинция, можно сказать сердце России. И несмотря на то, что я учился в Питере, я считаю себя скорее провинциалом. Мне нравится наша русская глубинка, и я не понимаю, почему я должен уезжать оттуда в крупный город.
— Но сегодня мы с тобой говорим не в Мичуринске, а в Севастополе… А это город хоть и не столичный, но и провинциальным его не назвать, все-таки город славы русского флота.
— Я давно хотел сюда попасть, и то, что я вижу… С одной стороны, когда приезжаешь на вокзал, в первые минуты тебе кажется, что окружающее мало чем отличается от провинциального русского города: какой-то серенький вокзальчик, парковка… А потом раскрывается имперское величие с сильным средиземноморским влиянием. Мне это кажется глубоко символичным — когда ощущение русского захолустья перерастает в средиземноморский пейзаж. Для меня как для евразийца это важный переход от изначального ощущения русской уединенности к чему-то глобальному. Я занимался в свое время историей русско-турецких войн восемнадцатого века, результатом которых стало присоединение Крыма и основание Севастополя.
Надо сказать, что само событие присоединения не только Крыма, а Новороссии как региона трудно переоценить, потому что впервые за тысячелетнюю историю Руси лесная и степная полосы были объединены под одним государством, под Российской империей. До этого всегда было разделение и противоречие: лес — степь, русские — половцы, Русь — Орда. Но благодаря политике Екатерины Великой два этих ландшафта оказались в одном государстве, и это дало потрясающий эффект. И по большому счету то, что сейчас происходит: возвращение Крыма, теперь Донбасс и еще две области — это возврат к той политике, и я уверен, что она опять даст потрясающий эффект в экономическом и технологическом плане. Потому что, когда две эти ландшафтные полосы — старого Русского Севера и новороссийской степи — соединяются, получается своего рода алхимический брак.
— Как поклонник Екатерины, как ты относишься к планам сноса памятника ей в Одессе?
— Это модный тренд, уничтожать имперские памятники. В мире такое происходит сплошь и рядом. В 2020 году в США сносили памятники конфедератам, недавно в Намибии убрали памятник какому-то голландцу, основавшему местный город. Напрашивается, конечно, историческая параллель с закатом Римской империи, с разрушением памятников вандалами. Так оно и есть. Мы живем в эпоху гибели Западного мира. Это четкий признак, сигнал апокалипсиса. Но Россию этот апокалипсис заденет по касательной, потому что Россия не Запад, а Восток.
Конец эпохи квазирелигий
— Ты в своих текстах уделяешь внимание не только анализу прошлого, но и программированию будущего. Я смотрю сейчас не только на наше поколение, которое участвует в происходящем все-таки с большой степенью осмысленности. Но и на молодых ребят — они не застали СССР, многие не помнят и последствий развала страны в девяностые, просто кого-то Родина сейчас призвала в ряды, а осмыслить причины и необходимость этого им только предстоит.