«Мама — это где-то рядом с Москвой». В поисках точки абсолютного покоя
Помогут ли санкции и импортозамещение вернуть промышленность на отдаленные северные территории
«Градообразующее предприятие» — и это словосочетание, и само явление в отдаленной провинции хорошо известны. Так, Байкальск зависел от Байкальского ЦБК и после его закрытия никак не может обрести новую экономическую идентичность. Менее известны и изучены такие формации, как «районообразующая отрасль промышленности», когда на отдаленных территориях естественным образом развивается и существует целый промышленный кластер, дающий рабочие места и социальные льготы всему району.
На северо-востоке Иркутской области находится небольшой Мамско-Чуйский район, который до сих пор живет воспоминаниями о счастливых советских временах, когда здесь велась промышленная добыча слюды, в основном для нужд оборонной промышленности, поэтому она курировалась щедрым отечественным ВПК. В перестройку, как полагается, все развалилось, а слюду наше государство по своим геополитическим мотивам предпочло закупать в Индии. Мама — это пример того, как живет район, переживший свою районообразующую промышленность. А чуть восточнее Мамы находится Бодайбинский район — это бездонные золотые закрома страны. Район пережил перестройку, потому что золото — оно и в Африке золото, и в Индии тоже золото. Это пример того, как живет район при своей собственной промышленности сегодня, насколько он процветает и благоденствует.
Из Иркутска на маленьком самолетике «Ан» местной авиакомпании «Ангара» лететь два часа. На полпути цивилизация и хорошие дороги кончаются. Кончаются все дороги: в три северных района области, Катангский, Бодайбинский и Мамско-Чуйский, из областного центра можно добраться только малой авиацией.
Чтобы понимать разницу в развитии инфраструктуры в центре и на севере Иркутской области, достаточно упомянуть три цифры: население области — 2270 тыс. человек, из них почти половина, миллион, живет на юге, в границах агломерации областного центра Иркутск—Ангарск—Шелехов; в трех северных районах общая численность населения составляет 20 тыс. человек, из них две трети живут в золотоносном Бодайбо. При этом совокупная площадь трех районов составляет более трети территории всей Иркутской области. Но если с промышленностью Катанги все ясно и даже Википедия безжалостно сообщает, что «Катангский район имеет значительный ресурсный потенциал, однако степень его реализации минимальна», то с ее соседями все не так. И мы отправились на Маму.
Гороховый том-ям
Правильно говорить «на Маму», в отличие от «в Бодайбо» или «в Ербагочен» (райцентр Катанги). По этому признаку здесь сразу определяют приезжих. Местные предполагают, что эта традиция сложилась в счастливые советские времена, когда в райцентре была центральная база «Мамслюды» и из отдаленных слюдяных штолен Согдиондона и Горной Чуи добычу везли «на базу», на Маму.
Через два часа полета над «зеленым морем тайги» самолет начинает снижаться и садится в «суповую тарелку» — небольшую долину, со всех сторон запертую горами. Мама находится в углу — там, где одноименная река впадает в Витим. Над взлетной полосой возвышается гора с романтичным названием Гитлер. Говорят, во время войны на ней рубили дрова, которые в поселок привозили на злющей лошади с такой неполиткорректной кличкой — она и дала название возвышенности.
Первые же случайные диалоги насыщены местным колоритом.
— Какая у вас здоровенная собака, — светски отмечаем мы у одной из оград, где бегает барбос размером с теленка. — Вы чем ее кормите?
— Медведями, — флегматично отвечает хозяин, делая ударение на «я» и стряхивая сигаретный пепел на картофельную грядку.
— Браконьерствуете?
— Нет. Она их сама ловит, — ухмыляется в усы мужик.
Центр поселка — хозяйственный магазин и кафе «СССР», принадлежащие Елене Сапрыкиной, местной бизнесвумен и меценату. В кафе новогодней гирляндой переливается современная кофемашина.
— О, у вас есть раф! Может, у вас в меню и том-ям есть?
— Есть, — иронично отвечает молоденька я девчу шка за кассой, — гороховый…
Тунгусы, якуты и, внезапно, причем здесь Украина
История освоения края и характерна для Сибири, и имеет свои особенности. Местный краевед Владимир Сильченко рассказывает, что раньше здесь по реке Витим проходила граница между тунгусами и якутами. Жили они конфликтно, в полном соответствии с теорией пассионарности Гумилева: агрессивные потомки кочевых степняков якуты постоянно ходили войной на миролюбивых лесных тунгусов. Эта вражда закончилась только с приходом русских. Больших этнических войн не было: сохранились все церковные книги, которые обычно в набегах сгорали вместе с церквями. По ним сейчас многие восстанавливают родословную со времен освоения Витима, и выясняются подробности, имеющие прямые параллели с современностью.
Мамчанин Андрей Карпов, охотник, рыболов и мелкий бизнесмен (это профиль любого мужика на Маме) однажды заинтересовался своей генеалогией. Теперь он сидит и вздыхает:
— Я посидел в архивах, почитал и понял: то, что происходит сегодня на Украине, — ничего в этой жизни нового нет. Присягаем царю, целуем крест. Через малое время литовцы пообещали платить лучше — побежали туда.
На Лену ссылали «мазепинцев» — запорожских казаков, поклявшихся в верности русскому царю, но переметнувшихся на службу к полякам. Как и сейчас, жизнь наемника в эмиграции была не сахар, казаков использовали в многочисленных европейских войнах как пушечное мясо, и многие возвращались под имперское крыло России. Им давали выбор: или на каторгу, или на бессрочное поселение в Сибирь, осваивать и разведывать. Атаман Мишка Карпов с бандой в 140 сабель удрал к полякам. Через год их осталось сорок голов. Они вернулись и после скорого суда отправились на Лену.
— Ссылали, но был выбор: крестьянствовать или стать «промышленником», промысловым охотником. «Ватага» — слово оттуда, это объединение охотников, «банда промышленников». Соболя били, это дорогой мех, — рассказывает Андрей. — Казаки осваивались вдоль по Лене, деревни стояли через двадцать пять — тридцать километров, это длина дневного перехода. Так дошли до Якутии.
Казаки от Лены спускались по рекам, и в 1689 году «казак Петрушка Дураков сыскал слуду (от русского глагола “слудиться”, то есть слоиться) на Витимереке». В 1700 году «рудосыскных дел дозорщики» (прародители геологов) составили Петру I челобитную с просьбой предоставить им государево жалование для слудного промысла. В 1707 году добыча мамской листовой слюды составляла 1270 пудов.
Слюду добывали открытым способом летние артели. Потом она отправлялась на Московскую и Новгородскую ярмарки. Она шла на уличные фонари и окна — крупнолистовой слюдой с Согдиондона закрывали окна в новом дворце царицы Екатерины. Но основной спрос был у морского флота — иллюминаторы из нее были прочнее стеклянных, слюдой закрывали «нактоузный огонь» — фонарь, который ночью горел на корме судов, освещая компас и показывая дорогу следующему в караване судну.
Время шло, технологии развивались и менялись, но слюде в них всегда находилось применение. Она была востребована в производстве паровых котлов — из нее делали остекление индикатора уровня парового давления. Во время вой ны она шла на авиационные свечи для боевых самолетов. После войны «Мамслюда» входила в список предприятий атомного проекта. Потом пришла пора электроники, и ее использовали в ламповых транзисторах. Ее используют до сих пор в термостойких красках, в том числе для космических аппаратов, и в грунтовке подводных лодок — чтобы ракушки не цеплялись. Что называется, до сих пор находит широкое применение во многих сферах народного хозяйства и оборонной промышленности.
«Золотой век» и «конец прекрасной эпохи»
О своем «золотом веке», от войны до перестройки, на Маме вспоминают только в превосходных выражениях. В лучшие годы здесь проживало 20–25 тыс. человек, и люди годами стояли в очереди, чтобы получить жилье, — приезжих специалистов было больше, чем жилой фонд мог вместить. Лейтмотив воспоминаний: «Все было свое». Чего не было — строили. Был свой колбасный цех. К соседям в Бодайбо ездили за их пивом, потом взяли и построили собственный пивзавод. Понадобились кирпичи для строительства домов — нашли глину на реке Чукча и построили цех обжига. Не хватало электродов — построили собственный мини-заводик. Благодаря подчинению Министерству обороны снабжение было превосходным, в соседних районах говорили: «Через Маму ехать, как золотая командировка — отовариться можно всем».
Был плановый государственный северный завоз, с Большой земли везли все, что необходимо, и сверх того — в районе был сформирован неприкосновенный пятилетний запас на случай войны.
— На горных работах платили хорошо. Я маленькая была, а помню случай: сидит обычный грузчик на причале и говорит: «В прошлом году приезжал — корову купил, в этом приехал — нужно дом ремонтировать, на следующий год тоже завербуюсь — дочь замуж пора выдавать». Все было свое — птичники, коровники, на Тетеринске (на другом берегу Витима напротив Мамы. — Б. К.) даже арбузы выращивали, — вспоминает краевед Ника Старкова. — Было два ежедневных рейса, семь грузовых рейсов слюду возили, пять-шесть тонн почты ежедневно — столько выписывали свежей прессы! Студенты со слезами по распределению приезжали — в какой-то «медвежий угол» отправляют! Через три года их отсюда киркой не выгонишь. Мать ссыльных Звездецких, когда их освободили по амнистии, не захотела уезжать, говорила: «Я в рай попала, мне просто повезло, что детей сюда сослали с Украины». Сюда много после войны ссыльных членов семей бандеровцев ссылали.
А вот о крахе прежней жизни у каждого воспоминания свои. В середине 80-х оборонный заказ закончился, и Маму передали в ведение Министерства стройматериалов. Снабжение сразу стало хуже. Потом государство обратило внимание на индийскую руду. Она первое время поступала наравне с мамской на иркутскую слюдфабрику — «там был совершенно изолированный цех, работали индийки, русских не пускали, куда шла эта слюда — никто не знал», — рассказывали очевидцы.
— Ходили слухи, что это бартер на оружие, — осторожно предполагает Ника Старкова. — Потом на нее перешли полностью. У них запасов меньше, качество хуже, но по политическим мотивам стали покупать у них.
Горные объекты стали консервироваться и закрываться. Их директора поняли, что золото пользуется спросом, взяли лицензии и поехали его искать. Но золота оказалось мало, специфика его поиска и добычи была другая, да и технику нужно было закупать специализированную, а на нее уже не было оборотных средств от слюды. Начальство окончательно разочаровалось и уехало в Иркутск — в пригороде Хомутово до сих пор живет большое «мамское землячество». Вслед началось повальное бегство — уезжали, лишь бы уехать, к родственникам, в кооперативы, которые успели построить за благополучную жизнь. Уехали все приезжие специалисты. Комбинат стал сворачивать деятельность, и первой пострадала «социалка».
— Закрылось все — профилакторий, оптовая база, база по снабжению — работать некому, люди уезжают. Приватизация была страшная: одна женщина пошла и приватизировала котельные. Я ее спрашиваю: «Татьяна Даниловна, вы что с ними делать будете?» Она: «Ну мне предложили, я и взяла». Потом она все поняла и пыталась их вернуть. Так же аэропорт приватизировали, — вспоминает Елена Сапрыкина. Словно резюмируя современную ситуацию на Маме, она говорит:
— Столько глупостей за это время наделали. Можно было здесь жить и процветать — все потеряно и разворовано. Вот здание под кафе «СССР» мне отдали на дрова. Это была просто развалюха, без окон, без дверей. Мы копнули, залезли под пол — а листвяк весь звенит, крепкий, нигде не сгнил. Пригласила плотников — они мне его за два месяца восстановили. Зданию цены нет. Или взялась я школу на Луговке ремонтировать. В том году были пикеты — говорили, что школа аварийная. Прежде чем ремонтировать, я привезла сюда строителя из Краснокаменска, он прошелся по школе и говорит: «А что здесь рухнет-то? Ничего аварийного нет. А все остальное меняется. В пятьдесят девятом году строили на века». Все, мы заменили все эти «опасные» места, крышу подтянули, поставили лаги — все нормально, она еще столько же простоит.
Примерно такие же надежды мамчане возлагают и на свое будущее: стены сгнили, но фундамент еще крепкий.
«Нам нужны госкорпорации…»
Мэр Мамско-Чуйского района Алексей Морозов для встречи с корреспондентами собрал всех глав городских поселений района, Витимского и Луговского, обложился бумажными отчетами и отвечает быстро, многословно и слегка взволнованно. Начинает сразу с перспектив района по слюде:
— В районе находятся крупнейшие в мире залежи сырья. В Колотовке частники получили лицензию, взяли в аренду штольню и большой цех помола. Планируют взять еще семь штолен. Наша надежда — санкции привели к импортозамещению, а война, хоть с Индией отношения и нормальные, поломала логистику. Оборонка сейчас работает в полную мощность, есть надежда, что вернется интерес не только к слюде. В районе есть залежи урана — в прошлом году Роснедра разыгрывали госконтракт на 450 миллионов рублей на разведку, Росгеология уже зашла, плотно занимаются, исследует весь район. «Витим», бодайбинская компания, моет золото — в прошлом году намыли 500 килограммов. Своя артель МГК (Мамская горнорудная компания. —