Макрон срывает маски
Часть европейских элит предлагает вернуть теплые отношения с Россией, пока Евросоюз не опередили в этом Китай и Дональд Трамп.
Встреча Владимира Путина и Эммануэля Макрона в Брегансоне во многом оказалась знаковой для анализа российско-европейских отношений. Она явно была внеочередной и прошла накануне саммита «большой семерки» в Биаррице. А накануне в Le Figaro вышло обширное интервью Юбера Ведрина, видного французского политика, который занимал много государственных постов, включая пост министра иностранных дел. Он отличный специалист по международным отношениям. И входит в число тех, к кому президент Макрон иногда прислушивается. Что важно: Ведрин принадлежит к той группе политиков, которые на протяжении последних двадцати лет призывают к установлению более сбалансированных отношений с Россией, признают ошибки Запада на российском направлении и считают пагубным для Европы отталкивать Россию в сторону Китая.
Правда, эта группа во французском политическом классе составляет меньшинство. Власть, деньги и СМИ в руках тех, кто ориентируется на военно-политический союз с США и, соответственно, рассматривает Москву как политического оппонента. Устранение с политической арены либерального «пророссийского» кандидата Франсуа Фийона и приход к власти либерального «антироссийского» Эммануэля Макрона в 2017 году закрепили победу именно этих сил.
И новый французский президент с энтузиазмом бросился в игру, которую непротиворечиво можно описать только в рамках версии «Россия слабее, чем Китай. Поэтому сначала займемся Россией». Сразу обнаружилось вмешательство в выборы, сразу были изобретены «фейк-ньюз» от RT France и «Спутника». Американская риторика о российском вмешательстве в демократию была скопирована почти со стопроцентной точностью. В качестве местной специфики эта риторика разбавлялась уверениями «экспертов», что «Путин любит публично порассуждать об упадке Европы», что он спит и видит, как бы «сделать европейские страны своими вассалами». Сторонники противоположной тенденции, которую можно назвать «неоголлистской», в ответ говорили, что безоглядная ориентация на США не лучший выбор для страны. И уж если кто-то относится к Франции как к вассалу, то этот кто-то сидит в американском Белом доме.
Самым ярким примером стала покупка компанией General Electric гордости французского энергетического машиностроения компании Alstom. В 2013 году министерство юстиции США открыло против Alstom дело по обвинению в подкупе индонезийских чиновников для получения заказа на 100 млн долларов, арестовало четырех топ-менеджеров компании и наложило на французов штраф — почти 800 млн долларов. А затем в 2014 году французское правительство только из СМИ узнало, что совет директоров Alstom внезапно согласился продать контрольный пакет американцам. И президент Alstom, против которого странным образом обвинение в коррупции как раз не было выдвинуто, стал самым ярким сторонником этой сделки, в ходе которой Франция потеряла контроль над производством и обслуживанием всех турбин — на угольных станциях, на АЭС, на атомных подводных лодках. Теперь, чтобы построить свой второй авианосец, французы должны будут фактически запрашивать разрешение у Вашингтона.
По версии американцев, совпадение во времени этих двух процессов — антикоррупционного дела против Alstom и стремления GE заполучить контроль над бизнесом своего французского конкурента — совершеннейшая случайность. Но у французов осталось впечатление, что это классический рейдерский налет, с захватом заложников, с полной координацией действий между американскими силовиками, американскими судами и компанией-агрессором. Эта версия выглядит более убедительной. Alstom за многие десятилетия своего существование был и частной компанией, и государственной, и акционерным обществом. Он стал символом промышленной Франции, ее национальным достоянием. Французы совершенно обоснованно гордились высочайшей квалификацией своих инженеров и рабочих. И вот теперь их национальное достояние уплывает к американцам. Все это было настолько цинично реализовано и облечено в настолько унизительную форму, что сомнения в целесообразности стратегического партнерства и союзничества между Францией и США только укрепились. Но только у части элит.
Впрочем, как огня боятся французы оказаться и под влиянием Китая, который агрессивно инвестирует в Европу и создает свои «сети влияния», иногда просто копируя их с американских образцов. В этом клинче Россия оказалась как будто бы посередине, а некоторые европейские эксперты предложили в партнерстве с Москвой сконструировать некий альтернативный полюс, способный противостоять и американцам, и китайцам. В своем интервью Юбер Ведрин дополнил аргументацию этого лагеря. Речь идет не только о том, что антироссийская истерия в Европе подталкивает Россию в объятия Китая. Если Дональду Трампу удастся выиграть выборы в 2020 году, то и он может нормализовать отношения с Москвой за спиной Европы и без учета ее интересов.
Рано ждать логики
И вот в Брегансоне Макрон начал обильно цитировать русских классиков и вспомнил высказывание Шарля де Голля о «Европе от Лиссабона до Владивостока». Генерал, правда, говорил «до Урала». В политическом смысле для нас тут нет разницы. Но, видимо, для европейцев теперь принципиально важно, чтобы Европа доходила именно до Владивостока.
Не для всех, конечно. В европейских столицах и в евроструктурах много людей, которые восприняли эти слова и символические жесты вроде согласия французского президента приехать на очередную годовщину Победы как катастрофу. Отсюда и эта потрясающая истерика по поводу членства России в неформальном клубе западных держав. «Одно из самых позорных событий в истории Франции», «визит Дьявола» — это всё цитаты про встречу в Брегансоне.
А Макрон не останавливался. На ежегодной встрече с послами Франции он вновь заговорил об отношениях с Москвой и при этом ни разу не произнес слово «Франция» — только «Европа». Создалось впечатление, что от имени Евросоюза он и говорит. Но позиционирование Макрона как европейского лидера не безусловное и по-прежнему вызывает жесткую критику, прежде всего Германии. На встрече G7 европейские лидеры активно не поддержали предложение Макрона вернуть в ее состав Россию. И Макрону пришлось смягчить свою позицию по этому вопросу до полной неузнаваемости.
Речь французского президента перед послами интересна также совершенно новой концепцией в объяснении причин конфликта между Западом и Россией, а точнее, между Европой и Россией. «Причины этого восходят к девяностым и нулевым годам, когда имела место серия недоразумений. И, наверное, Европа не имела собственной стратегии и произвела [на россиян] впечатление троянского коня Запада, целью которого было разрушение России».
Такое «срывание масок» — характерный прием Макрона. Ему не откажешь в смелости. В свое время он так же описал кризис в развитии «европейского проекта»: отцы-основатели просто не считали нужным информировать население о целях проекта и получать санкцию на его развитие. Когда же новое поколение руководителей ЕС решило выносить основные решения на референдумы, посыпались поражения, и им пришлось «протаскивать» свои решения недемократическими методами. Представление истории ЕС в таком виде до Макрона было категорически недопустимо в устах представителя сил, которые выступают за продолжение европейской интеграции. Такие речи мог держать только противник создания единой Европы.
Но смелость Макрона не поражает логичностью выводов. С одной стороны, он категорически отверг предложение вернуться к практике всеобщей открытости евробюрократии. А с другой — посчитал неправильным выносить решения на референдум: «Все равно они проголосуют “против”». Его вариант оригинален: устраивать всенародные обсуждения насущных вопросов, советоваться с избирателями. Но потом проводить решения обычным путем и уж совершенно точно без всяких голосований.
Поэтому не следует ждать от Макрона логики в дальнейшем развитии французско-российских (или европейско-российских?) отношений. Когда президент утверждает: «Роль младшего партнера Китая не является призванием России», — он вовсе не уточняет, в чем, по его мнению, призвание России состоит. Пока все ограничивается констатацией неблагоприятного положения и необходимостью «глубокого переосмысления» отношений с Москвой. А «новая политика на востоке» выглядит как паническое «давайте быстро что-то придумаем для России, а то она совсем подружится с Китаем» (или с Америкой). На этой основе никакую новую архитектуру безопасности в Европе не создать. И уж тем более не воссоздать «единство европейской цивилизации».
В поисках утраченного времени
Ситуация, конечно, занятная и, как это часто бывает, слегка абсурдная. Президент Макрон пришел к власти в том числе на антироссийской риторике. Он обращается к своим послам, сотрудникам МИДа, из которого все, кто испытывал какие-то симпатии к России, давно вычищены. Обращается со словами: «Я знаю, что многие из вас сделали карьеру на наших конфликтах с Россией. Давайте теперь подумаем, не плясали ли мы под чужую дудку и не в наших ли интересах восстановить единство европейской цивилизации. А то, пока мы конфликтовали с Россией, она успела оформить свой цивилизационный проект, который противоположен нашему, и успешно его продвигает».
Но, видно, момент для переосмысления отношений с Россией давно настал. Система международных отношений переживает серьезный кризис и находится в стадии трансформации. Какова будет новая система — никто сказать не может. Потому что базисом является экономический кризис, в который «развитые страны» вошли в 2008 году и до сих пор не вышли. А возвращение острой фазы может привести к непредсказуемым последствиям. Не исключено, что какимто другим компаниям или даже странам придется сыграть роль козла отпущения, которую десять лет назад сыграл Lemahn Brothers. Прагматичная бесцеремонность американцев еще времен Обамы в деле Alstom не может внушать европейцам оптимизма. А уж риторика и действия администрации Трампа — тем более.
Но в любом случае причины, по которым вообще возникла идея с приглашением Путина в Брегансон и с приездом Макрона в Москву на 9 мая, причины призывов Макрона к новому диалогу с Россией не исчезнут с затуханием нынешней шумихи. Причин объединить усилия России и Европы для решения геополитических, энергетических, климатических и других мировых проблем сколько угодно. Голоса тех, кто разделяет мнение Юбера Ведрина о будущем Европы, будут звучать все настойчивее. И они, возможно, будут становиться при этом все разумнее.
Пока европейцы не то что не понимают Россию — они ее плохо знают. Они ее забыли. Ведрин не случайно употребляет выражение «изобрести заново» (réinventer), когда говорит о новых российско-европейских отношениях. Сейчас на месте этих отношений пустота. Количество «экспертов», рассуждающих о Путине, о подавлении протестов, о российской экономике, которая «меньше, чем испанская», о разрухе в российских городах, — огромно. Количество тех, кто знает русский язык и может лично оценить, о чем действительно пишут российские газеты, что действительно показывает российское телевидение и какие проблемы действительно волнуют россиян, — ничтожно. А неангажированных из знающих русский язык — исчезающе мало. Отсюда непонимание: зачем возвращать Россию в клуб великих держав, если ее значение постоянно падает? И никто не в курсе, что в самой России о былом участии в G8 на правах бедного родственника даже не вспоминают.
Макрон, правда, не сказал послам, что «ВВП России меньше испанского», как это обычно говорят французские эксперты, расписывая слабости России. Он сказал, что «ВВП России равен испанскому». Это уже прогресс. Но для лидера, рассуждающего о будущем Европы, прогресс слишком незначительный.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl