Сейчас я себе нравлюсь
Татьяна Лазарева уже второй год подряд входит в жюри конкурса «Героиня нашего времени». Накануне решающего этапа телеведущая рассказывает нам о своем детстве, повышенном внимании к миру, желании помогать и женщинах, которые ее вдохновляют.
Внимание к миру
В детстве в руках у моего папы взорвался запал – тогда их много было в Воронеже, это места боевых действий, и мальчишки, естественно, таскали их отовсюду. Папа потом рассказывал, что когда он пришел в школу, там целых детей практически и не было: кто без ног, кто без рук, кто без глаз. Папе сразу отняли правую руку, а зрение угасло годам к четырнадцати. Но, несмотря на это, в семье у него не было никаких поблажек, родители не причитали над ним, он был таким же, как и все. Позже и мы с сестрой точно так же воспринимали его – такой же, как все. Ему не нужно было жалости, каких-то других специальных чувств. Это и его ученикам давало уверенность, что никакое списывание или обман не пройдут.
Думаю, мое повышенное внимание к миру во многом связано с тем, что мы с сестрой старались быть папиными глазами. Нам всегда нужно было чуть больше охватить вокруг, чтобы для отца, идущего рядом, не было опасностей. И эта внимательность, желание предупредить, помочь – они до сих пор со мной. Правда, есть и минусы. С детства, когда меня просят о помощи, я не могу отказать. Но иногда пытаюсь помочь даже до того, как попросят. Иногда это мешает, у человека должна созреть просьба, это важно.
Я себе не нравилась
Детство мое было очень похоже на детство всех моих сверстников. Родители работали целыми днями, они были учителями, очень ответственными, школу любили. А все дети нормальных, хороших учителей немножечко заброшенные. Мы, без всякого надзора, носились по лесам, копали землянки, бегали на так называемое «море» – водохранилище в новосибирском Академгородке. Были предоставлены сами себе, приобретали свой опыт. Получилось прекрасное детство.
Конечно, мы все время были какие-то полуголодные, искали в лесу кукушкины слезки, березовый сок собирали… В общем, жрали все, что можно было. Зато с тех пор я хорошо разбираюсь в съедобных и несъедобных растениях.
С одеждой тоже было напряженно, не до выбора: что давали, то и носила. Платьишки, которые сидели на мне достаточно коряво. Помню какие-то фотографии на выпускной, когда специально шилось платье, и все это было настолько кошмарно, что только лишнюю травму принесло.
Да, мне в себе не нравилось все – фигура, рост. Я была дылда, выше всех девчонок, сутулилась, стеснялась. Хорошо потом родители сообразили и в начале подросткового периода отдали меня в студенческую песенную группу. Вот там я уже начала расцветать и нашла себе друзей старших, таких кумиров, тех, кто очень важен для подростка. Очень благодарна своим родителям за это.
С детства у меня был страх показаться смешной. Собственно, приход на сцену – это же для преодоления страха произошло. На сцене я уже не боюсь, а в жизни еще стесняюсь иногда. Хотя мне часто говорят, что я произвожу совсем другое впечатление – но это маска, прикрывающая слабость. Я хорошо помню моменты, когда в детстве надо мной смеялись. Помню унижение – посмеяться над слабым всем классом, над его неудачным сочинением – сначала вслух прочитать его, а потом назвать мою фамилию. Наверное, называли не только мою, но я-то помню только свои обиды. Было привычное пренебрежение к ребенку, этот социум школьный, возглавленный учителем, которому удобнее манипулировать детьми, а не идти к ним через их личности... Уже будучи взрослой, начав путь, наконец-то, к себе самой, я к этим историям возвращаюсь и смотрю, где же мне в детстве сделали так больно, что я закрыла этот участок и никому его не показываю. Сейчас все начинает обратно распаковываться, и это очень интересный процесс.