Иконоборцы: страх перед искусством
Проект Сергея Ходнева «Расколы и ереси»
Никаких догматических тонкостей, никаких доктринальных лабиринтов, в которых легко запутаться простецу, ничего отвлеченного: суть иконоборческого спора кажется отчаянно простой. Или мы почитаем иконы — или считаем ненужными, вредными и даже кощунственными. Или поклоняемся им — или уничтожаем. Так-то оно так, и все же в церковной истории первого тысячелетия не так много явлений, которые по сложности, масштабу, фатальности последствий и, главное, загадочности стояли бы рядом с византийским иконоборчеством VIII–IX веков. Дело не в уникальности — протесты против священных изображений возникали и раньше, и позже, а в той внезапности, с которой государство оседлало эту проблематику. И еще, конечно, в том, как странно крестовый поход против икон вписался в большой политический контекст эпохи — арабы, Карл Великий, все более конфликтные отношения Константинополя и Рима.
Иконоборцы — противники почитания священных изображений в христианстве. В узком смысле это слово обычно относят к византийским императорам, сделавшим иконоборчество принципом государственной политики, и к их сторонникам. Византийское иконоборчество было провозглашено официальной церковной доктриной на соборе 754 года, осуждено на VII Вселенском соборе 787 года, но затем восстановлено на соборе 815 года. Только в 843-м почитание икон было торжественно легализовано вновь.
Сколотые со стен мозаики и фрески, костры из икон и иллюстрированных священных книг. Мы такое даже с совершенно секулярным взглядом на вещи воспринимаем тяжело — оправдывать варварство невозможно, логически его объяснять бессмысленно, и уж совсем странно бывает, когда и объяснить-то трудно. Когда протестанты первого призыва или французские революционеры расколачивают молотками скульптурный декор готических храмов, это понятно хотя бы отчасти: и там, и там — гневное «отречемся от старого мира». Но Византия, наследница и хранительница эллинского чувства красоты,— ее-то как попутало? Вроде бы никаких социальных переворотов невооруженным взглядом не увидать, что в VII, что в X веке строй государства приблизительно одинаков. Без «портретных» икон и больших монументальных циклов, символических и повествовательных, уже в VIII веке представить себе византийские храмы невозможно — да и народный культ чудотворных икон в это время уже процветает. И обветшать он не успел, и в то же время не то чтобы это было какое-то по тем временам нововводное явление, которое Лев III Исавр (император в 717–741) и его преемники-единомышленники, дескать, собрались уничтожать на корню.
Вообще, из первых рук об иконоборческих аргументах мы по понятным причинам знаем не так много, но кое-что знаем. Около 825 года император Михаил II Травл в послании к Людовику Благочестивому, явно оглядываясь на какой-то доступный ему свод заблуждений иконопочитателей, перечисляет возмутительные эксцессы, до которых доходил культ икон. Какие-то священники-де соскабливали по чуть-чуть красочного слоя с икон и добавляли к Святым Дарам, чтобы было уж совсем свято; кто-то сначала евхаристическое тело Христово клал на икону, как бы в руки изображенным святым, и только потом причащался; кто-то во время крещения брал иконы в восприемники(!). Выглядит безумно — но вряд ли это тотальная выдумка; способности людей производить на свет суеверия не ограничены ни вероисповеданием, ни степенью научного прогресса, и к тому же по крайней мере одно из этих злоупотреблений (использование икон в качестве крестных родителей) подтверждал и одобрял в качестве благочестивого обычая такой авторитетный поборник иконопочитания, как преп. Феодор Студит.
Так что какие-то странности, безусловно, были; другое дело, что бороться с ними путем запрещения икон как таковых и истребления священных изображений в церквах — не лечение ли это головной боли гильотиной?
Очень велик соблазн провести параллель: юный ислам ровно в это время тоже объявил войну всякой изобразительности как безбожию (точнее, как нарушению заповеди «не сотвори себе кумира»); Лев Исавр происходил из сирийцев и наверняка не понаслышке знал о восточных протестах против «языческих» изображений, к тому же именно он с арабами воевал, а ведь так бывает, что у противника невольно подхватываешь какую-то черту его рвения. Полемисты и в самом деле называли иконоборцев «сарациномудрствующими» — но все-таки здесь натяжка. Употреблять крест и другие символические изображения императоры-иконоборцы не запрещали, а прямо предписывали — халифам из Омейядов это вряд ли могло прийтись по вкусу; к тому же, как мы знаем, вне церковного контекста изображения людей, животных и даже языческих божеств (в виде аллегорий, не более того) вполне приветствовались — хотя бы для приватных радостей василевсов.