Неподкупное содержание
Галерее современного искусства pop/off/art Сергея Попова в этом году исполняется 20 лет. За это время она закрепила за собой флагманские позиции на актуальной арт-сцене, а в 2023 году обзавелась филиалом для расширения работы с наследием классиков российского искусства. «Сноб» поговорил с основателем галереи, искусствоведом Сергеем Поповым о диктате денег в современном арт-мире, инерции массового вкуса и поисках бессмертия в искусстве и за его пределами.
Вы галерист с профессиональным искусствоведческим образованием. Ранее вы говорили, что для успешного ведения бизнеса в сфере современного искусства оно не имеет принципиального значения. Ваша позиция не изменилась?
Скорее всего, я кокетничал и говорил именно в контексте западного рынка — искусствоведческие познания там не обязательны: европейские галеристы растут в правильной среде и могут целиком сосредоточиться на управлении бизнес-процессами, а искусствоведов просто нанять. В России все иначе. В глобальном смысле для нас этот бизнес новый, соответствующей для его полноценного развития среды никогда не было. Галерея pop/off/art была основана 20 лет назад: я зашел в бизнес, когда искусствоведческие знания были принципиальны, и они мне помогли. Сейчас обходиться без этого в бизнесе проще, потому что появилось больше общепризнанных авторитетных имен, которым найдется не так много альтернатив. Список таких художников будут возглавлять Эрик Булатов, Илья Кабаков, Иван Чуйков, Михаил Рогинский. Бизнес-процессы на российском рынке все еще обязательно должны базироваться на искусствоведческой основе — это поможет избежать ошибок.
Наша страна испытывает огромные проблемы с корректным восприятием истории искусства. В России люди воспитываются даже не на картинах Шишкина и Айвазовского, а на салонной живописи типа Юлия Клевера или соцреализме как приоритетных для покупки работах. Это влияет на рынок: большинство его участников не учится видеть флагманов искусства, вкус остается «подвешенным». Сомневающихся много. Речь не только о новых коллекционерах, но и о людях на уровне директоров региональных музеев. Профессионалов, которые являются «инстанцией вкуса», в том числе искусствоведов, никто не слушает. Приходится тратить много усилий, чтобы доказать: экспертность является принципиальной, смыслообразующей для рынка.
Обозначенные вами проблемы касаются только России или можно провести параллели в разрезе международного опыта?
Наш набор проблем похож на ситуацию в Восточной Европе, с которой мы переживали аналогичные общественно-политические процессы. Тот же дефицит экспертности, обстоятельства «разорванной» истории искусства переживают и молодые рынки глобального Юга, в первую очередь Индии, Китая, арабских стран.
На европейском рынке, передовом в сфере искусства, царит абсолютная власть экспертизы. Мы понимаем, за счет чего она складывалась: музейной культуре в Европе несколько сотен лет. В этом плане, казалось бы, мы Европе не уступаем. Музеи изымают из рынка культурные объекты, возвышают их над всем остальным и тем самым создают ориентиры. Как раз здесь самая большая проблема: музеи у нас есть, но что туда попадало на протяжении XX века, вызывает большой вопрос. Если представлять историю искусства XX века в общих чертах — у нее модернистская сердцевина. То, чем занималась Третьяковская галерея и остальные наши музеи в период Советского Союза, это откровенно антимодернистские стратегии. Вторая часть проблемы — кризис авторитетной легитимной критики, которую нам так и не удалось наработать. Когда критика коррумпирована и некомпетентна, разрушается система, позволяющая отделять важное от второстепенного. В начале нулевых эти процессы в нашей стране вы страивались намного лучше, чем сейчас.
Вы сказали, что сейчас мнение профессиональных искусствоведов не всегда приоритетно. В таком случае что в большей степени влияет на рыночные процессы?
Арт-рынок многие вопросы стал решать деньгами. Это можно наблюдать не только в России. Если работы какого-то вторичного художника хорошо продаются, рынок вынужден с этим считаться. Возьмем, например, Анну Вейант, которую продвигает влиятельнейшая галерея Gagosian — совершенно очевидно, что этой фигуры в принципе не должно быть на территории современного искусства. Популярность художницы зашкаливает за счет вложенных в нее финансов, и мнение искусствоведов становится неважным. Другой хороший пример — арт-рынок Китая. Там много наглых, рукастых, но совершенно бессмысленных с какой-то контекстной точки зрения художников, абсорбирующих большие деньги на рынке, что позволяет им становиться влиятельными фигурами. Сам китайский рынок в мировом масштабе продвигает много вторичных трендов, которые за счет гигантского объема влитого в них капитала устанавливают какое-то свое управление. В этом отчасти можно упрекнуть и американский рынок: на нем тоже есть диктат денег, но все же власть экспертизы там гораздо сильнее.
Если подводить под этим какой-то итог, я поделил бы искусство и культуру в целом на более коммерческую и более неподкупную с точки зрения содержания. В мире, в том числе и в России, идет борьба между этими полюсами. В искусстве можно обозначить это противостояние в глобальном рынке на уровне, скажем, с одной стороны, Герхарда Рихтера и Дэвида Хокни, с другой стороны — Джеффа Кунса и Дэмиена Херста. Последних я вполне уважаю, они как раз идеально выражают тренд на коммерциализацию и программно заявленную вторичность — эффектную визуальность, за которой следуют большие коллекционеры. Я бы предпочел, чтобы на «вершине Олимпа» были другие художники, но кто я такой, чтобы противостоять гигантскому количеству денег, вливаемых в коммерциализированных художников за счет рекламной индустрии на протяжении 30–40 лет?