Его называли «первым поэтом русской эмиграции», а еще «ничтожным эпигоном»

EsquireИстория

Поселившийся в аду Орфей. Как Георгий Иванов из любимца муз и бонвивана стал самым глубоким и печальным поэтом русской эмиграции

Константин Строкольский

Его называли «первым поэтом русской эмиграции», а еще «ничтожным эпигоном», он был любимым учеником Николая Гумилева (столетие со дня расстрела которого было в августе этого года) и литературным соперником сразу Владислава Ходасевича и Владимира Набокова. Прожил изгнанническую жизнь в нищете, а имел репутацию денди и сноба, всю жизнь воспевал розы как символ смерти и умер в самом усеянном цветами краю Франции. Esquire рассказывает про русского поэта Георгия Иванова, которому исполнилось 127 лет.

Георгий Иванов выпустил десять поэтических сборников и две книги прозы, которые выдержали несколько переизданий при его жизни. Он был известным поэтом в литературных кругах эмиграции, но далеко не таким успешным, как не любивший его Владимир Набоков. Из-за своей неспособности к какой-либо работе, кроме поэтической, поздние годы жизни он прожил в нищете.

Его творчеством вдохновлялась поэтическая школа эмиграции, получившая название «Парижская нота», в которую входили Игорь Чиннов, Юрий Мандельштам, Довид Кнут, Лидия Червинская, Борис Поплавский и другие значительные поэты. Он довел до совершенства форму и музыку стиха, знал о технике все и еще в 16 лет заставил недоумевать самого Блока, спросив, как тот относится к «коде в сонете».

Иванов жил мечтами о России, она виделась ему овеянным прохладой морских ветров Петербургом, каким он его оставил в 1922 году, не подозревая, что уезжает навсегда. Вернулся поэт только стихами и только в 1987 году, когда вышла его первая подборка в журнале «Знамя».

«Допустим, как поэт я не умру, зато как человек я умираю», — писал он в одном из поздних стихотворений. Поэта и человека он никак в себе не мог примирить. Как будто издеваясь над собой, он заявлял о готовности променять на судьбу «энергичного, щеткой вымытого» человека с крепким здоровьем и спокойным сном — но это было невозможно.

«Я бы, пожалуй, согласился умереть как поэт, чтобы продолжать как человек жить до ста лет — с табачком и водочкой, разумеется», — говорил он в одной застольной беседе. «Смерти он всегда боялся до ужаса, до отчаяния», — писала поэтесса Нина Берберова в воспоминаниях «Курсив мой».

Эмблемой смерти для него были розы, нежный цвет и мягкие лепестки которых напоминали ему о том, как молодость и красота могут быть жестоки, а время — неумолимо. Свой главный поэтический сборник он и назвал попросту «Розы», и умер — буквально посреди розария, в южном французском городе Йер, который издавна обеспечивал цветами Париж, да и Европу.

Мелодия становится цветком, старик становится кадетом

Участь русского зарубежья, первой волны русской эмиграции, почти поголовно была трагична. Изгнанники на негостеприимной чужбине, они питались отравленными крохами надежды и создавали себе из блеска и праха параллельную Россию. Судьба французских проклятых поэтов была по сравнению с судьбой некоторых из русской эмиграции недостаточно проклятой. Они были ходячими призраками, не соответствовали своему времени, о них никто не знал, кроме круга близких друзей.

Георгий Иванов умер, когда весь мир вступал в эпоху технологий, в пору появления кино и телевидения, поэт пережил ненавистного Сталина, до полета первого человека в космос оставалось три года, но в его лирическом мире будто царили все те же 1920-е, когда он покинул несчетно раз после воспетый им Петербург. И даже в солнечной Ривьере ему чудился «желтый пар петербургской зимы».

Поэт уехал из Петербурга, когда ему было 28, но стихи начал писать в 16 и за эту дюжину лет успел сменить нескольких литературных именитых учителей, состоять в объединениях, заседать в кружках, издать шесть стихотворных сборников, стать другом и любимым учеником Николая Гумилева.

Поздние годы Иванов провел в доме престарелых на кипящем под солнцем французском курорте. Он ругался на климат, говорил, что ни писать, ни дышать невозможно, страдал от неведомой болезни, его мучила одышка и головокружения. Берберова безжалостно вспоминает, что Ивановым, бывшим в Петербурге едва ли не первым денди и франтом, в ту пору уже был «утерян человеческий облик»: «котелок, перчатки, палка, платочек в боковом кармане, монокль, узкий галстучек, легкий запах аптеки, пробор до затылка, — изгибаясь, едва касаясь губами женских рук, он появлялся, тягуче произносил слова, шепелявя теперь уже не от природы (у него был прирожденный дефект речи), а от отсутствия зубов».

В знойном мареве Ривьеры кое-как жило тело Иванова, душой же он чуял петербургский «холодный ветер с моря» и его «леденеющий март». Возможно, в этот момент он вспоминал себя, молодого кадета, шестнадцатилетнего «улыбающегося юношу с грустными глазами и пухлым ртом, в мундире с золотым галуном на красном воротнике» в дверях квартиры Александра Блока на углу Малой и Большой Монетных улиц.

поэт Георгий Иванов
Георгий Иванов. Фото: Alamy/Legion Media

«Жорж Цитерский», он же «Жорж Опасный»

«Будущий новый Пушкин!» — отрекомендовал юношу отец мистического анархизма Георгий Чулков, недолго сам бывший мэтром Иванова. Молодой поэт тогда всех очаровывал — заинтересовал он и возвышенного Блока, расположения которого мечтал добиться любой начинающий поэт. Об одном визите Иванова есть запись в дневнике мэтра: «Я уже мог сказать ему (...) о Платоне, о стихотворении Тютчева, о надежде, так, что он ушел другой, чем пришел». Иванов на свой счет не очень обольщался: как это небожитель Блок считает за равного себе 16-летнего парнишку, да еще и стихи которого потом будет разносить в критических статьях? «Должно быть, Блок не замечал моего возраста и не слушал моих наивных реплик. Должно быть, он говорил не столько со мной, сколько с самим собой. Случай — я был перед ним, в его орбите, — и он посылал мне свои туманные лучи, почти не видя меня», — писал Иванов в «Петербургских зимах».

Блок был не единственным вдохновителем Иванова — тот набирался у всех понемногу, у мертвых и живых, в его ранних стихах отмечали влияние Константина Бальмонта, Михаила Кузмина, Вячеслава Иванова, Тютчева и Пушкина. Примкнул же поэт к группе эгофутуристов (они упивались современностью и собой, использовали слова-маркеры роскошной жизни, в стихах Игоря Северянина царили «вееры», «кабриолеты», «анчоусы», «ананасы в шампанском») и на своем первом сборнике вывел эмблему: заключенное в треугольник написанное от руки Ego. Наставником Иванова стал самопровозглашенный «гений» Игорь Северянин — уже успевший взбесить самого Льва Толстого строками «Вонзите штопор в упругость пробки, / И взоры женщин не будут робки!». Толстой упрекнул Северянина в равнодушии к бедам мира: «Вокруг — виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них — упругость пробки». Когда разразится Первая мировая война, литературный Петроград будет охвачен патриотическим буйством, а Иванов в своем сборнике «Горница» будет воспевать «венецианское зеркало старинное», то, подобно Толстому, не выдержит Блок. Он назовет стихи своего бывшего фаворита «страшными»: «Это книга человека, зарезанного цивилизацией, зарезанного без крови, что ужаснее для меня всех кровавых зрелищ этого века».

Какая-то мечтательная леди

Теперь глядит в широкое окно.

И локоны у ней желтее меди,

Румянами лицо оттенено.

Колеблется ее индийский веер,

Белеет мех — ангорская коза.

Устремлены задумчиво на север

Ее большие лживые глаза.

В окне — закат роняет пепел серый

На тополя, кустарники и мхи...

А я стою у двери, за портьерой,

Вдыхая старомодные духи...

Среди эгофутуристов Иванов будет чувствовать себя вольготно, но независимость сохранит — когда по примеру поэта Степана Степановича Петрова, переименовавшего себя в Грааля Арельского, ему предложат стать «Жоржем Цитерским» (в честь его первого сборника «Отплытие на остров Цитеру»), он предпочтет остаться со своей, прямо скажем, не самой изысканной фамилией. В группу войдет еще Константин Фофанов — сын известного поэта-романтика, тоже Константина, знавшегося с Репиным, Лесковым, Толстым. Фофанов возьмет себе псевдоним Олимпов, а позднее прибавит к этому «Великий Мировой Поэт Родитель Мирозданья» и станет блуждать по Петербургу, разбрасывая свои стихи, и им — то ли как блаженным, то ли как духовидцем — будет восхищаться молодой Даниил Хармс.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

«Я хочу быть лысым и злым». Сергей Гилев — о фильме «Кентавр», сериалах про маньяков и Александре Невском «Я хочу быть лысым и злым». Сергей Гилев — о фильме «Кентавр», сериалах про маньяков и Александре Невском

Сергей Гилев — о том, что не так с современными сценариями

Правила жизни
Внимание к деталям: 5 мужских поступков, которые должны насторожить Внимание к деталям: 5 мужских поступков, которые должны насторожить

Какие поступки – повод задуматься, даже если избранник необыкновенно хорош?

Cosmopolitan
Применение инсектицида тиаклоприда оказалось опасным для популяций пресноводных насекомых Применение инсектицида тиаклоприда оказалось опасным для популяций пресноводных насекомых

Тиаклоприд оказался токсичным для пресноводных насекомых

N+1
Хорошо, как дома Хорошо, как дома

Квартира в Санкт-Петербурге вдохновленная работами американских декораторов

AD
Почему китайские смартфоны такие дешевые: мифы и правда Почему китайские смартфоны такие дешевые: мифы и правда

Почему китайские смартфоны стоят дешевле разработок других крупных компаний

CHIP
Не родись красивой: женщина стала бьюти-блогером после того, как потеряла зубы Не родись красивой: женщина стала бьюти-блогером после того, как потеряла зубы

Женщина потеряла зубы и грудь, но это не помешало ей стать бьюти-блогером

Cosmopolitan
Мы не сидим сложа руки Мы не сидим сложа руки

Лучший декоратор вашего дома — это вы сами

Tatler
Блан де блан Блан де блан

Ксения Собчак рассказала всю свою жизнь Ариану Романовскому

Tatler
Фредди Хаймор – о новом сезоне «Хорошего доктора», драмах про врачей и своих ролях Фредди Хаймор – о новом сезоне «Хорошего доктора», драмах про врачей и своих ролях

Фредди Хаймор о пятом сезоне «Хорошего доктора»

GQ
5 полезных документальных фильмов о еде 5 полезных документальных фильмов о еде

Фильмы для тех, кто хочет знать, что он ест на самом деле.

GQ
Найден способ повысить износостойкость стали в агрессивной среде Найден способ повысить износостойкость стали в агрессивной среде

Покрытие может существенно повысить защиту морской и прибрежной инфраструктуры

Популярная механика
«Выгорание — не знак почета»: почему сверхурочная работа не приведет вас к успеху «Выгорание — не знак почета»: почему сверхурочная работа не приведет вас к успеху

Мы перерабатываем, в надежде преуспеть. Это — самый прямой путь к выгоранию

Inc.
Сезонные напасти Сезонные напасти

Как защитить себя и своих близких от обострения хронических заболеваний осенью?

Добрые советы
«Инвестирование — процесс дико интересный». Интервью с главой ВТБ Капитал Инвестиции Владимиром Потаповым «Инвестирование — процесс дико интересный». Интервью с главой ВТБ Капитал Инвестиции Владимиром Потаповым

Чем обусловлен взрывной интерес наших соотечественников к фондовому рынку

СНОБ
Честно о раке груди Честно о раке груди

Вокруг рака молочной железы по-прежнему много слухов и домыслов

Cosmopolitan
Суттират Энн Ларларб – о том, как создавались образы Джеймса Бонда для фильма «Не время умирать» Суттират Энн Ларларб – о том, как создавались образы Джеймса Бонда для фильма «Не время умирать»

Художница по костюмам рассказала нам, что повлияло на наряды агента 007

GQ
Служил кардиналу, женился по расчету: жизнь настоящего Д’Артаньяна Служил кардиналу, женился по расчету: жизнь настоящего Д’Артаньяна

Жизнь настоящего Д’Артаньяна сложилась гораздо интереснее, чем в романах

Cosmopolitan
«Обязательный завтрак, вредный кофе и опасный фастфуд. Почему  почти все, что нам рассказывали о еде, неправда» «Обязательный завтрак, вредный кофе и опасный фастфуд. Почему  почти все, что нам рассказывали о еде, неправда»

Насколько популярные утверждения о еде иногда далеки от правды

N+1
За пригоршню «спасибо» За пригоршню «спасибо»

Ты замечал, что бесплатно кому-то помочь бывает приятнее, чем за деньги?

Maxim
Закрученная история Закрученная история

Толма — символ армянского гостеприимства

Вокруг света
Ребенок с ментальными проблемами как домашнее животное Ребенок с ментальными проблемами как домашнее животное

Что делать, если мать воспринимает сына-психотика как домашнее животное?

СНОБ
Инструмент шантажа: зачем обвиняемых по экономическим делам отправляют в СИЗО Инструмент шантажа: зачем обвиняемых по экономическим делам отправляют в СИЗО

Обвиняемых отправляют под стражу, чтобы получить признание вины

Forbes
10 лучших фильмов о Джеймсе Бонде 10 лучших фильмов о Джеймсе Бонде

Лучшие картины культовой франшизы о Джеймсе Бонде

GQ
Мы больше не хотим это видеть! 11 видов селфи, которые всех достали Мы больше не хотим это видеть! 11 видов селфи, которые всех достали

Все делают селфи, которые всех достали. Хватит!

Cosmopolitan
Послания из ГУЛАГа. Фрагмент аудиосборника «Из личной переписки» Послания из ГУЛАГа. Фрагмент аудиосборника «Из личной переписки»

«Сноб» публикует письма Николая Повало-Швейковского

СНОБ
После премьеры «Вечных» эксперт рассказал, как менялось лицо Анджелины Джоли После премьеры «Вечных» эксперт рассказал, как менялось лицо Анджелины Джоли

Как менялось лицо Анджелины Джоли

Cosmopolitan
Удивительные деревянные механизмы Дерека Хаггера Удивительные деревянные механизмы Дерека Хаггера

Работы Дерека Хаггера – из тех, которые стоит повторить самостоятельно.

Популярная механика
Знаменитая японская система умывания: 7 шагов к идеальной коже Знаменитая японская система умывания: 7 шагов к идеальной коже

Многоступенчатая система умывания по-азиатски

VOICE
Делал дизайн, пока говорил по телефону: история Пола Рэнда, который создал логотипы для IBM и Стива Джобса Делал дизайн, пока говорил по телефону: история Пола Рэнда, который создал логотипы для IBM и Стива Джобса

Пол Рэнд работал арт-директором в Esquire и делал рекламу на азбуке Морзе

VC.RU
Послания Павла: словарь Esquire по советам и мудростям основателя Telegram Послания Павла: словарь Esquire по советам и мудростям основателя Telegram

Главные заветы Павла Дурова

Esquire
Открыть в приложении