Пятьдесят — это новые тридцать
«Если бы молодость знала, если бы старость могла». Кажется, мы уже вступили в эру, в которой благодаря развитию технологий старость наконец-то может. Сююмбике Давлет-Кильдеева пытается разобраться, хорошо ли это или радоваться преждевременно
Всего десять лет назад журнал Vogue, который вместе с другими глянцевыми медиа внес свой неоценимый вклад в создание, раздувание и поддержание системы, боготворящей молодость и красоту, и, не побоимся даже этого слова, культа молодости, называл старостью то время, когда юность начинает увядать, назначив дату «около 30».
Но за минувшее десятилетие мир драматично изменился, и скорость этих изменений такова, что на виражах заносит многих. Пандемия, конфликты, изобретение «Оземпика», увеличение продолжительности жизни, развитие косметологии, пластической хирургии и медицины в целом, революция искусственного интеллекта — тектонические сдвиги в разных областях приводят к тому, что наше восприятие и поведение меняются настолько стремительно, что не всегда успеваешь понять, что вообще происходит.
Даже ВОЗ, не то чтобы расторопная структура, еще в прошлом году объявила официально, что теперь с 18 до 44 лет — это, друзья, молодость. 45‒59 лет — средний возраст, потом идет короткий отрезок для пожилого периода, а старость начинается лишь в 75. Мрачной иронии локальной картине добавляет факт, что средняя ожидаемая продолжительность жизни в России — это всего 73,5 года, так что, в принципе, из-за старости можно не переживать, так как ее застанут немногие. Но вспомним слова Корнея Ивановича Чуковского, чтобы приободриться: «В России надо жить долго, тогда что-нибудь получится».
Сам Чуковский красиво, щемяще написал о старости и времени в своем дневнике, когда не стало Марии Гольдфельд, с которой он провел 52 года своей жизни: «И еще одно: когда умирает жена, с которой прожил нераздельно полвека, вдруг забываются последние годы, и она возникает перед тобою во всем цвету молодости, женственности — невестой, молодой матерью — забываются седые волосы, и видишь, какая чепуха — время, какая это бессильная чушь».
Седые волосы как один из самых сильных визуальных индикаторов старости тоже подверглись пересмотру: все больше женщин перестают седину закрашивать, хотя, конечно, несмотря на интересную и значимую тенденцию, она все еще остается скорее феминистским протестом и не превращается в устойчивую норму. Любопытно, что мужское окрашивание, наоборот, набирает обороты — здесь мы можем наблюдать некую трансгрессию бьюти-практик, хотя нельзя сказать, что раньше этот вопрос мужчин не волновал. Вспомнить хотя бы Иосифа Бродского. «Но, видать, не судьба, и года не те. / И уже седина стыдно молвить — где», — писал он в 1980 году. Поэту стыдно, а журналу Highsnobiety — не очень. «Лобковые волосы возвращаются», — сообщил он нам. Материал прокомментировала профессор Брианн Фас и сообщил, что избавление от этих волос — явление сравнительно новое, как раз из