Шпандау без грифа секретности
Рассекреченные архивы добавляют новые краски к Нюрнбергскому процессу спустя 75 лет после его начала.
При советской системе правления власть обычно венчала мероприятия, акции, кампании общегосударственного и мирового масштабов ритуалом награждения их организаторов, исполнителей и некоторых статистов. Ордена были мерилом успеха. Нюрнбергский процесс над главными нацистскими военными преступниками, который начался 20 ноября 1945 года, по идее, не должен был быть исключением из этого правила. Но он им стал.
Награды не нашли героев
Действительно, когда «суд народов» закончился 1 октября 1946 года, то в аппаратных коридорах на Старой площади поначалу все пошло по проторенной дороге. Согласовывали представленные прокуратурой и Министерством юстиции списки, уточняли фамилии, должности, взвешивали награды. Одним — орден Ленина, другим — Отечественной войны первой степени или второй, а кому-то — медаль «За трудовые отличия».
Списки готовились в отделе Административных органов ЦК ВКП(б) — главном штабе правоохранительных, компетентных и судебных учреждений страны. Помимо руководства и оперативного состава к награждению намечались «напряженно» работавшие переводчики и переводчицы, машинистки, стенографистки, связисты и связистки, бойцы охраны. Всего 57 человек, из них орденами — 34, остальные — медалями. В процессе работы подоспели американцы со своими предложениями наградить советских начальников орденами степеней офицера «Легиона Заслуженных». По принципу алаверды в Генеральной прокуратуре решили в ответ отметить и американских коллег: главного обвинителя Роберта Г. Джексона и его заместителя Томаса Тодда — орденами Трудового Красного Знамени, бригадного генерала Роберта Дж. Гилла, полковника Роберта Дж. Сторна и Джона Эймена Харлана — орденом Красной Звезды. Все списки и детали были согласованы, но затем возникла какая-то странная волокита.
С высоты прошедших десятилетий мы понимаем, что с американцами странного ничего не было. Братство по оружию на глазах превращалось в жесткое соперничество, конфликты и непримиримые противоречия — на Европу начал спускаться железный занавес. А теперь и вовсе становится очевидным: уже сам ход Нюрнбергского процесса и его итоги стали отражением новых реалий холодной войны. Даже в бытовых мелочах.
Еще за два месяца до вынесения приговоров Лаврентий Берия предупреждал Сталина: «Американская администрация на Нюрнбергском процессе и на процессе в Токио уведомила Судью и Главного обвинителя от СССР о том, что с 1 августа 1946 года отпуск питания, жилые помещения и другие услуги будут производиться их аппарату при условии оплаты американскими долларами или другой валютой (английские фунты стерлингов, швейцарские франки, датские кроны)».
Коллизия вызвала межведомственный рикошет: министр юстиции СССР Николай Рычков и генеральный прокурор Константин Горшенин запросили из казны 39,5 тысячи долларов для жизнеобеспечения советских участников (на сегодняшний день это эквивалентно сумме 527 452 доллара), министр финансов Зверев не согласился. Он возразил: «<…> требование американцев об оплате услуг указанными валютами противоречит решениям Берлинской конференции и договоренности союзных правительств об использовании военных марок для финансирования оккупационных расходов в Германии». И потребовал «поставить через тт. Соколовского и Деревянко вопрос перед военным командованием союзников об обеспечении советских представителей товарами немецкого или японского происхождения, с оплатой этих товаров и услуг немецкой и японской валютой».
С союзниками, словом, все логично: конфликт лежал намного глубже проблем с горячим питанием и банно-прачечным комплексом. Но в чем была загвоздка с награждением соотечественников? А с этим все просто, и сталинская логика была железной: о каких наградах речь, если советская сторона не смогла отстоять не только «бытовуху», но и главное — прямые директивы?
Руководя процессом из Москвы, Сталин требовал от советских обвинителей добиваться вынесения смертного приговора творцу германского ВПК Альберту фон Шпееру («надо настаивать на обвинении по всем разделам и требовать смертной казни»), министру иностранных дел фон Нейрату («настаивать на смертной казни»), «вождю нацистской молодежи» фон Шираху («обязательно требовать смертной казни») и тем более заместителю Гитлера по НСДАП Рудольфу Гессу. Обсуждать можно было форму казни: через повешение или гильотиной, но не сам приговор. Сталин в своих резолюциях по ходу процесса также четко ставил непременным критерием оценки эффективности признание «фашистскими преступными организациями» правительственный кабинет, генеральный штаб и высшее командование германского вермахта.
Советская сторона, однако, эти поручения вождя не выполнила: некоторых подсудимых вообще оправдали, семь главарей рейха осудили на разные сроки, вермахт преступной организацией не признали. И пусть генеральный прокурор продолжал уверять вождя, что «советская делегация на процессе проделала большую работу, последовательно отстаивая нашу позицию в деле разоблачения фашизма и обвинения преступников» (записка от 10 ноября 1946 года), Сталин считал иначе: отстаивала непоследовательно и поэтому «недоразоблачила». Проекты указов о поощрении участников остались в итоге засекреченными на семь десятилетий, наградного нюрнбергского эпилога не получилось.
Более того, документы, которые совсем недавно поступили из архива президента на открытое хранение в Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), свидетельствуют о том, что невыполнение указаний Сталина имело далеко идущие последствия. Шифровки и постановления Политбюро приводят нас в межсоюзническую тюрьму в английской зоне оккупации в берлинском районе Шпандау. Туда поступили семь не казненных главных нацистов, которых по сталинскому сценарию там быть не должно. Как и самой тюрьмы.
«Огонек» первым ознакомился с этими архивным папками, на которых сохранился шифр старого, сталинских времен, делопроизводства главной канцелярии страны — Шестого сектора Общего отдела ЦК КПСС (архива Политбюро ЦК). Например, № 34-А/20-0/4-2. Если кратко, то документы в этих папках позволяют отследить развитие исключительно захватывающего сюжета, в котором в течение многих лет шла ревизия решений трибунала, которой СССР отнюдь не всегда противостоял.
Чтобы понять, как все было, заглянем в заветные папки.
Первая попытка
Союзники предприняли первую попытку помилования уже в 1951 году. Неизвестный Москве германский гражданин Юлиус Еннер обратился напрямую к верховному комиссару американской зоны оккупации Германии Джону Макклою. Конкретно он ходатайствовал за бывшего нацистского министра иностранных дел фон Нейрата. Это напоминало санкционированную акцию, потому что американский прокуратор оперативно и лично ответил господину Еннеру: