С оглядкой на цифру
Оценки перспектив экономического роста в России меняются едва ли не каждую неделю. Так, в конце июня Минэкономразвития понизило прогноз на текущий год: не 2,1 процента, как обещали раньше, а 1,6 процента. А на 2019-й — вообще 1,4 процента. Одновременно Росстат пересчитал данные за прошлый год и заявил, что прирост ВВП составил не 1,5 процента, как было объявлено в марте, а 2,1 процента. Можно ли достичь выполнения поставленной амбициозной задачи — обеспечить экономический рывок и попадание в пятерку ведущих экономик мира, если такие колебания в прогнозах и оценках? На какие данные стоит полагаться и как правильно «считать» экономику, чем ее лечить? «Огонек» попытался разобраться в непростой материи
Отсутствие точной информации о состоянии экономики и народного хозяйства делает невозможным эффективное управление ими. Об этом «Огонек» поговорил с ученым, специалистом по статистике Василием Симчерой.
— Василий Михайлович, почему цифры экономического развития так скачут? Ждем рывка экономики, а получаем очередной сюрприз — Минэкономразвития говорит о снижении заявленных темпов роста. А ЕБРР еще в мае снизил прогноз роста нашей экономики до 1,5… И МВФ, и Мировой банк, и практически все рейтинговые агентства — туда же…
— Потому что все эти цифры — искаженные, недостоверные. Без проведения всеобщей инвентаризации и оценки национального богатства страны мы не знаем реального положения дел. Такой инвентаризации у нас не было с 1961 года. А если не знаем, но беремся управлять, значит делаем это вслепую. Существует такое понятие, как коэффициент управляемости экономикой. Это сложный показатель, включающий в себя, кроме интеллектуальных показателей IQ и IT, данные по производительности труда, материалоемкости и капитолоемкости производства, качеству и эффективности экономики, уровню жизни и т.д. Так вот, в развитых странах этот коэффициент приближается к отметке 0,9 (коэффициент 1 — недостижимый идеал). В России он в десять раз меньше — 0,09. У нас этот показатель никто не просчитывает, но, по моим вычислениям, дело обстоит именно так. Следствие низкой управляемости — огромные потери в национальной экономике. Я думаю, каждый сегодня видит, что в нашей теперешней жизни все нам обходится дороже: образование, лечение, одежда, бензин, цемент, даже соль…
— А как объяснить июньский пересчет Росстатом данных о росте промышленности в 2017 году с 1,1 процента до 2,1 процента?
— Это манипуляция с цифрами: просто изменили методику расчетов. И так каждый раз: эффект манипулятивного счета выдается за эффект реальных изменений! Дело в том, что Росстат, несмотря на то что уже давно перешел на международные стандарты учета и статистики, постоянно их нарушает: опережающими темпами растущие индексы — дефляторы цен подменяет заниженными оценками инфляции, индексы роста физических объемов производства — индексами роста стоимости производства товаров и услуг, рост качества — ростом цен и т.д. Повысились цены на бензин — вот и весь рост его и объемов, и качества. В результате физические объемы производства в стоимостных оценках растут, а по натуре — падают. Корреляции между ростом производства товаров и услуг в натуре и по стоимости нет, а она должна быть. В мире тоже время от времени (обычно раз в пять лет) пересматривают публикуемые оценки, проводят так называемую ревизию индексов физического объема производства, вычисляют их в новых сопоставимых ценах. Но есть важный момент: этот пересчет делается на строго системной основе, а получаемые оценки в сопоставимых ценах контролируются оценками выпуска продукции в натуральном измерении. Если выпуск в натуре увеличился на 1,1 процента, а по стоимости на 2,1 процента — верной считается и публикуется первая цифра. Таков международный стандарт, который до сих пор у нас, к сожалению, игнорируют.
— И что мы наблюдаем при таком измерении наяву?
— В условном стоимостном измерении мы якобы превзошли уровень 1990 года едва ли не в целых три раза. В натуральном же измерении мы до сих пор не преодолели этот уровень, а по многим видам промышленной продукции находимся на отметках много ниже этого уровня. По машиностроению в целом на 40 процентов ниже, в том числе по производству металлорежущих станков на 95 процентов ниже. Тракторов выпускаем всего 3 процента, бульдозеров 3,5 процента, экскаваторов 6,3 процента, троллейбусов 8,1 процента, кузнечно-прессовых машин 8,9 процента, зерноуборочных комбайнов 9,8 процента, грузовых машин 20 процентов, а, например, мотоциклов — всего-навсего 1,7 процента от уровня 1990 года. Недалеко от этих низких отметок мы ушли и в производстве многих простых товаров народного потребления — тканей, одежды, обуви, предметов домашнего обихода, которые, начиная от лопат и кончая трусами, до сих пор в массовых масштабах вынуждены импортировать. Но зато по уровню потребления основных продуктов питания мы превзошли 1990 год. Правда, и здесь не обошлось без семипудовой доли импорта.
Конечно, производство многих видов неходовой продукции по определению надо было сокращать, а от иных и вовсе избавляться. Но при этом должны были появляться конкурентоспособные производства, по цене и качеству в разы превосходящие действующие производства. К сожалению, добиться этого до сих пор не удалось.
— Но ведь очевидно: жить-то мы стали лучше…
— Очевидно другое: мы стали больше проедать, терять и транжирить.
— Что вы имеете в виду? Что вызывает наибольшее беспокойство?
— Промышленное производство. В РСФСР на расширенное воспроизводство основных фондов направлялось до 30 процентов всех накоплений. Сейчас эта доля не превышает 20 процентов. В прошлом воспроизводство основных фондов почти на треть осуществлялось дополнительно за счет амортизационных отчислений в порядке компенсации морального износа основных фондов. Однако за последние годы свыше 60 процентов общего фонда амортизационных отчислений (а это более 100 млрд долларов США в год) под разными предлогами выводится из производственного оборота, расхищается и попросту проедается, а не используется по прямому назначению. Остающаяся доля амортизационных средств при этом расходуется далеко не лучшим образом: на латание дыр — капитальный ремонт старого оборудования, а не на замену его новым. Поэтому производственная база у нас продолжает оставаться более чем наполовину аварийной, а само производство не растет. В этих условиях уровень жизни у нас действительно повышался, наращивались социальные выплаты. Но не за счет повышения производительности труда, а за счет сокращения расходов на расширенное воспроизводство.
— То есть мы тратим больше, чем зарабатываем?
— Да, так и есть. Живем не по средствам, залезаем в карман будущих поколений, распыляем национальное богатство.