«Нужно не бороться, а жить»: онколог о борьбе с раком и партнерском подходе к лечению
Онколог Гелена Генс выступает за доступность психологической помощи для людей с тяжелыми диагнозами и против позиции «сверху» в общении с пациентами. Мы поговорили с ней о том, как сообщать больным плохие новости, чем западные стандарты лечения отличаются от российских и почему самый лучший пациент — тот, от которого у врача «закипают мозги»
Гелена Генс — заведующая кафедрой онкологии и лучевой терапии Московского государственного медико-стоматологического университета им. А. И. Евдокимова, главный онколог сети клиник «К+31», профессор, доктор медицинских наук. Специалист по лекарственному лечению рака. Проходила стажировку в США в Cancer Institute of New Jersey, дважды проходила клиническую стажировку в госпитале «Сальпетриер в Париже», где работала под руководством главного онколога Франции профессора Хайата. Является автором и соавтором 103 научных работ, нескольких учебников по онкологии, соавтором проекта «Онкология для терапевтов».
— Вы ведете вебинары про стресс у онкологических больных. Почему эта тема важна? Как стресс влияет на протекание раковых заболеваний?
— Онкологи предыдущих поколений не относились к проблеме стресса у своих пациентов серьезно. «Мы просто делаем свою работу, а ваш стресс нас не касается, и вообще это нормально, у вас ведь рак». Мне всегда жутко не нравилось такое обесценивание, потому что из-за него пациенты чувствуют, что их не понимают и что с ними что-то не так, помимо рака. Хотелось разобраться в том, как рак на самом деле может влиять на динамику психологического состояния онкобольных. В 2004 году мы с группой профессиональных психологов получили грант РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований. — Forbes Woman) на изучение проявлений посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) у женщин с раком молочной железы. Это расстройство впервые было описано у американских солдат, воевавших во Вьетнаме. А здесь, по сути, тоже война, только с внутренним врагом — раковым заболеванием. Практически работа проходила так: мы приходили в клинику и просили пациенток заполнить опросники. Собранные нами данные показали: примерно каждая четвертая или каждая пятая женщина с диагнозом «рак молочной железы», независимо от стадии заболевания, испытывает ПТСР. Статистика страшная, и мне захотелось показать суперважность этой темы. Нужно было доказать, что стресс влияет на течение болезни. Мы начали новый проект, изменили методику. Сначала определяли у больных, страдающих раком яичников, уровень дистресса (патологическая форма стресса, при которой организм не может адаптироваться к меняющимся условиям. — Forbes Woman) с помощью анкеты Национальной всеобщей онкологической сети США (NCCN), на применение которой, кстати, пришлось получить специальное разрешение и провести длительную процедуру валидации. А потом у тех же больных измеряли уровень фактора неоангиогенеза — белка, который заставляет сосуды, окружающие опухоль, расти и ветвиться, формируя вокруг нее питательную среду. Оказалось, что первое коррелирует со вторым. Проект продолжался шесть лет, до 2019 года. К тому времени уже появились работы других ученых, результаты которых подтвердили наши выводы: хронический дистресс, испытываемый пациентами, может стимулировать неоангиогенез в опухоли и влиять противоопухолевый иммунитет. Сейчас опросник дистресса NCCN, который мы применяли в своей работе, используют в клиниках США при госпитализации пациента в любой стационар. И при уровне дистресса 4 и более больного направляют на консультацию к онкопсихологу. Я бы очень хотела, чтобы так было и в наших клиниках. Поэтому примерно 15% времени на консультации я посвящаю разговору о стрессе. И если он есть, то обязательно советую обратиться за помощью. Попытки самовнушения в стиле «Я сильный, я справлюсь» в таких случаях абсолютно не работают.
— А как же стереотип о том, что при раке «нужно бороться» и что «расклеиваться» ни в коем случае нельзя?
— Я очень не люблю в данном контексте слово «бороться», хотя мое мнение не популярно. Все эти радостные призывы, по-моему, очень далеки от жизни. Для борьбы нужно много ресурсов. Откуда пациент с тяжелой формой рака должен их взять? Болезнь отнимает много сил, больной страдает от последствий химиотерапии, ему или ей тяжело и психологически, как мы уже выяснили, и физически. Попытки «бороться» в таких условиях только усугубляют положение. Появляется чувство, что все вокруг бойцы, а ты опустил руки, тряпка, и от этого еще хуже. Я считаю, что нужно убрать это слово из своего лексикона. Нужно не бороться, а научиться жить с болезнью. Сегодня успехи лекарственной онкологии таковы, что даже метастатическая стадия может быть не фатальной, а перейти в хроническую форму. Чтобы пациентам было понятно, я сравниваю рак с другими хроническими заболеваниями, например, с сахарным диабетом: если ты регулярно колешь инсулин, болезнь под контролем. Так же и с метастатическим раком. У нас в арсенале есть как химиотерапия, так и новые методы — такие, как иммунная или таргетная терапия.