Коллекция. Караван историйРепортаж
Екатерина Дурова: «Гадалка сказала отцу: «Тебя нет. Ты давно умер». Он действительно много раз мог погибнуть»
«Отличный текст, даже правок никаких делать не буду. Первое мое интервью, где совершенно соблюдена моя манера речи. За это отдельное спасибо». Екатерина Львовна Дурова написала мне это письмо ровно за 40 дней до смерти, прочитав отправленное на визу интервью. Общались мы легко и даже весело. В ней совершенно не было трагизма, ощущения скорого конца. Правда, в финале разговора она призналась, что до сих пор ведет диалог с отцом, даже поругаться может… на кладбище. Было абсолютно очевидно, Лев Дуров так и остался главным человеком в ее жизни.
— Ваш отец изобрел слово «опустяшить». Что это значило?
— Отца дико раздражал любой пафос. Например, только ему могло прийти в голову в Доме актера на праздновании своего 75-летия просто взять и устроить стриптиз. Он раздевался и оставался с одним огромным фиговым листком, на котором было написано 75. Потом срывал и его, но под ним оказывался другой — маленький фиговый листок с такой же надписью. Вы понимаете, ему нужно было эту дату опустяшить, чтобы не случилось идиотского пафоса, торжественности никому не нужной, такой репетиции похорон. Он все время над подобными мероприятиями ржал. Говорил: сидишь на сцене как дурак, обложенный цветами, а тебе еще и речи говорят — это ужас! А перед своим 80-летием он сказал:
— Так, я буду сверху спускаться, привязывайте меня на трос.
Но тут уже я взвыла:
— Не-е-ет!
Тогда он решил под страшную музыку, под какого-то Вагнера выезжать в папахе, напялив все свои регалии... В общем, искусством опустяшивания отец владел виртуозно.
— У Дуровых дворянские корни и даже есть герб. Но и этим ваш отец не любил хвастаться. Опустяшивал?
— Есть герб. Сильно красивый. На нем змея изображена, которую отец назвал зеленым змием. Герб сто лет висит на даче. Отец говорил: «Ну какие мы дворяне, мы разночинцы». Все высмеивал! Притом что генеалогическое древо Дуровых вычерчено до XIV века. Прапрапрапрапрабабка была настоятельницей Новодевичьего монастыря, игуменьей. Она первая дворянка. Библиотеку она в Новодевичьем монастыре учредила.
— Удивительно, что семью с такой родословной не коснулись репрессии.
— Еще как коснулись. Из-за этого я довольно долго не знала, что мы состоим в родстве с цирковыми Дуровыми. Когда, будучи уже довольно взрослой девицей, узнала, спросила:
— Отец, а чего ты мне-то не сказал?
— Да на фига?
В общем, выяснилось, что в 1937 году наша семья развалилась. И все по той простой причине, что арестовали тетю Зину Рихтер, урожденную Дурову. Она была довольно странная женщина. Это, видимо, у нас в роду что-то такое. Они с мужем любили совершать дальние пешие походы, и в одном из них муж погиб, потому что ему в рот попала разрывная пуля «дум-дум»... Так вот, оказалось, тетю еще Савинков вербовал. Я извиняюсь, первая была не Каплан, а первая была тетя Зина, которой предлагали шмальнуть в Ленина. Правда, она гордо отказалась. Тетя Зина была прекрасной журналисткой, что по тем временам тоже являлось огромной редкостью. И вот ее арестовали. Начались допросы на Лубянке с трех часов ночи до шести утра (протоколы хранятся в отцовских архивах). Не давали спать, выматывали. Тем временем, как только тетю Зину арестовали, папины родные с перепугу отреклись от опасных родственников. Произошел трагический разлом, люди перестали знать друг друга, просто делали вид, что между собой не знакомы. И никого не осудишь...
У деда Константина (он был братом Зины Рихтер) все складывалось благополучно. Он служил комендантом Лефортовского дворца, бабушка работала там архивариусом, и их семью поселили во дворце. Дали шестиметровую комнату. Потом отец привел туда свою жену, мою маму. Они разгородили комнату занавеской и стали счастливо жить. Потом там родилась я.
У деда была безупречная репутация. Константин Владимирович какой-то невероятный человек, даже внешне. В нем много фамильных черт: тот же горбатый нос, что и у Натальи Юрьевны Дуровой. Такой и у Ваньки, моего сына. Наталья Юрьевна прям тряслась, когда Ваньку видела. Говорила: «Порода дуровская!» Дед имел прекрасное воспитание — учился в Пажеском корпусе и Строгановском училище. Он никогда в жизни ни на кого не повысил голоса. А ведь Лефортовский дворец был населен бог знает кем. И гопота обитала, и шпана адская совершенно. Но когда он выходил во двор, все переставали материться, так его уважали.
— Послушайте, а тогда в кого ваш папа?
— Матерщинник-то такой и хулиган? Да во дворе рос. Там иначе не выживешь. Сараи, голубятни, драки. Легко мог сесть. А могли и убить, зарезать — все что угодно. После войны по Москве столько оружия, столько патронов ходило... Мальчишки со всем этим добром играли, менялись. У отца был арсенал, который в один прекрасный день нашел на чердаке Лефортовского дворца дед Костя. Дед тут же вывалил все это добро в Яузу. За такое и посадить могли. Все-таки во дворце военно-исторические архивы располагались, которые считались секретными.
Как-то после драки у отца завязался разговор с одним мальчишкой. И тот ему сказал: «Левка, чего ты все время дерешься? Пойдем во Дворец пионеров!» Отец страшно ржал над этим, но из любопытства пошел. Обнаружил там Ролана Антоновича Быкова. Половину кружка папаня выгнал сразу за профнепригодность, а их роли забрал себе. Так и сказал: «Пшли все вон отсюда, ничего не умеете, ничего не понимаете!» Ну вот попал человек прямо в нужное место, нашел свое дело, которому посвятил всю жизнь.
— Театр, профессия у Льва Константиновича была на первом месте?
— Нет. Не театр, а семья. И он это довольно быстро сформулировал. Его в театре не раз предавали. А самой большой трагедией отца было, когда его предал учитель Анатолий Эфрос, которого отец боготворил и шел за ним из РАМТа в «Ленком», потом на Малую Бронную... А в своей семье отец всегда был уверен. Говорил: «Ничего не знаю про государство. Я как церковь — от него отделяюсь. У меня есть свое государство — моя семья. Все! А на все остальное я плевал!» Он обожал меня, моих детей Катьку и Ваньку. Трясся над ними. Я счастлива, что он пообщался с тремя своими правнуками. Можно сказать, у него целый клан образовался. За своих отец был готов глотку перегрызть.
— Ваш отец встретил вашу маму в институте и всю жизнь преданно любил ее. В театральной Москве удивлялись, как он завоевал такую фантастическую красавицу, за которой ухаживали Гафт, Кваша и огромное количество блистательных кавалеров.
— Муж мой Володька (Владимир Ершов — второй муж Екатерины Дуровой. — Прим.ред.), когда смотрит на их фотографии, говорит: «Какую бабу оторвал!» Но что-то же было в отце! Слушайте, никто не знает, как это случается. Мама вообще не была склонна это обсуждать. А папа говорил: «Вокруг одни дураки были. А я ухаживать умел!» Но думаю, дело даже не в ухаживаниях. Потому что тут как раз не все выходило блестяще. Одна из самых милейших историй про то, как папа хотел как-то выглядеть посолиднее, шляпу себе зеленую купил велюровую. Пришел нарядный к маме и спросил: