Вера Фирсанова. Банное дело
Шаляпин парился в Сандунах по вторникам. Народ, прознав о его визитах, специально ходил смотреть на знаменитого певца. И послушать его раскатистый бас: любил Федор Иванович в бане попеть, уверял, что звук там лучше, чем в ином театре.
Летним днем 1898 года Вера Ивановна Гонецкая, богатая барыня тридцати шести лет, ожидала в своем имении Середниково выручки из Сандуновских бань. Но ездивший в Москву приказчик, не смея глаз поднять на хозяйку, доложил: банных денег нет и теперь не будет вовсе. Потому как Сандуны заложены в кредитном обществе по распоряжению, оставленному барином перед отъездом в Париж. И сам Алексей Николаевич уже получили по закладной двести тысяч через своего присяжного поверенного.
Весь последний месяц Вера жила в преддверии крупного семейного скандала, но к такому злодейству оказалась не готова. Подумать только, ведь по собственной воле несколько лет назад пошла на «притворную сделку» — подписала договор о том, что «продала свободные от залога и запрещения каменные дом и бани с жилыми и нежилыми строениями, с устройствами по водопроводу, прочими принадлежностями и с землею» супругу! И при свидетелях оставила росчерк на документе о том, что получила от него триста тысяч рублей. Сама же, якобы от имени Алексея, заплатила нотариусу расходы по сделке — двенадцать тысяч. Все ради одного — чтобы в Москве знали: она вышла за человека солидного, с деньгами, и он, вложив собственный капитал, на правах хозяина станет теперь управлять бывшей собственностью жены. Как же Вера могла так слепо доверять ему!
Всего два года как открыли новые роскошные Сандуны. Алексей тогда ходил гоголем, пожинал заслуженные лавры. Она не вмешивалась — все восторги публики доставались ему. И что же? Торжества закончились, и муж заскучал.
Придумал новый прожект — поставить на Арбате, на Верином земельном участке, первый в Москве тучерез (так в России прозвали заморские небоскребы). Зачастил в Париж, где небоскребов отродясь не водилось, советоваться с архитекторами. Она опять не лезла. Однако тучереза нет как нет, даже в проекте, а денег муж расходует немерено. Знакомые не раз намекали, что путешествует он по Европе не один. Вера Ивановна послала за ним верного человека, оказалось — правда: разъезжает вместе с любовницей, сорит деньгами, наделал огромные карточные долги. Добро бы еще свое имущество разбазаривал, но ведь это батюшка ее покойный наживал, а она, выходит, сохранить не сумела.
Ох и крут был Иван Григорьевич Фирсанов! Недаром даже через сорок лет после его кончины знаменитый репортер Владимир Гиляровский вспоминал: «Что к Фирсанову попало — пиши пропало! Давал деньги под большие хорошие дома — и так подведет, что уж дом обязательно очутится за ним. Много барских особняков сделалось его добычей... Сандуны были еще только в залоге у Фирсанова, а через год перешли к нему...» Это случилось в 1869-м. Тогда же он приобрел в подмосковном Середниково усадьбу, известную тем, что несколько лет подряд в летние месяцы здесь жил юный Михаил Лермонтов со своей бабушкой, урожденной Столыпиной. Лермонтов приходился троюродным братом Петру Аркадьевичу Столыпину, будущему российскому премьер-министру, который свои первые годы тоже провел в Середниково. У отца Петра Аркадьевича и купил Иван Григорьевич имение. Оно, по воспоминаниям его родственника Николая Варенцова, к моменту продажи «имело более тысячи десятин лесу, в нем был большой дом-дворец, роскошно обставленный мебелью, картинами, гобеленами, бронзой, дорогими вазами и с большим количеством фамильного серебра». Покупка состоялась за семьдесят пять тысяч рублей. Сразу после сделки Фирсанов выручил только за небольшую часть убранства усадьбы сорок тысяч. А за часть леса, проданную под вырубку, еще семьдесят пять тысяч. Оборотистым человеком был Иван Григорьевич, ничего не скажешь.
Семилетняя Верочка, конечно, не могла должным образом оценить приобретения батюшки, который стремительно богател и в 1873 году перешел в первую купеческую гильдию. Варенцов писал: «Деньги текли Фирсанову большим потоком от лесных операций, он начал заниматься скупкой домов на лучших улицах Москвы. Ростовщиком был злым, попавшие к нему должники были достойны сожаления».
А ведь изначально Иван принадлежал к бедному мещанскому сословию города Серпухова. Родился он в 1817 году. Когда ему исполнилось четырнадцать, отец, имевший шестерых сыновей, отдал смышленого парнишку, освоившего грамоту, в обучение к московскому купцу Щегляеву, торговавшему дорогими украшениями на Ильинке. Шустрый Ваня быстро распрощался с должностью мальчика и со временем превратился в опытного приказчика-оценщика, сравнявшись в знании драгоценных камней с хозяином. К тридцати годам открыл собственное дело — начал с лотка, потом приобрел лавку в Гостином Дворе и через десять лет уже обзавелся домом в Пименовском переулке.
В 1861 году в России отменили крепостное право, и Иван смекнул: вот он, его шанс! Оставил торговлю и начал разъезжать по барским усадьбам. Многие помещики, лишившись дармового крестьянского труда (с работниками теперь следовало рассчитываться), не знали, как жить дальше: доходы от имений стремительно сокращались. Фирсанов предлагал им продать фамильные драгоценности. Владельцы, хоть цену ушлый купец предлагал невысокую, часто соглашались. В Москве свой улов Иван сбывал с солидной прибылью. Так и крутился, сколачивая капитал, пока однажды, видимо по наводке, на проселочной дороге не подстерегли его грабители. Фирсанов не растерялся, выхватил запасной шкворень из телеги и крепким ударом намертво свалил одного из налетчиков. Остальные, по счастью, разбежались. С этого дня купец прекратил разъезды, углядев в этом происшествии перст судьбы.
Была и еще одна причина. Положивший лучшие годы на то, чтобы выбиться в люди, Иван Григорьевич в свои сорок с небольшим так и не обзавелся семьей. Возможно, к мысли о женитьбе подтолкнуло знакомство с юной дворяночкой Сашенькой Николаевой. Моложе его на четверть века, она была сиротой и обучалась в Институте благородных девиц. Уж где ее углядел Фирсанов, чем тронула она сердце закоренелого холостяка, история умалчивает. Только однажды Иван выкрал пансионерку и увез самым романтическим образом. Молодые обвенчались, а через год, в 1862-м, родилась их дочь, горячо любимая и, как оказалось, единственная. Верочка росла умницей, говорила на французском и немецком, училась музыке и литературе, увлекалась театром.
Когда наследнице сравнялось семнадцать, Иван Григорьевич сам нашел ей жениха из уважаемой купеческой семьи. Владимир Воронин рано потерял отца, но вырос человеком серьезным, служил в банке, где Фирсанов держал свои капиталы. Не ведал родитель, что Вера, начитавшись романов, мечтала о рыцарях и страстной любви, а вовсе не о скучном банковском клерке. Но батюшка не изменил решения, и дочь отправилась под венец.
За ней дали солидное приданое. Однако несмотря на замужество и скорое рождение дочки Зои, юная супруга была несовершеннолетней, поэтому по закону для управления ее капиталом наняли уже приобретшего известность адвоката Федора Плевако.