Татьяна Ташкова. Уроки любви
"Евгений Иванович, вы с ума сошли!" - воскликнула я. "Хорошо, простите, - ответил он смущенно. - Давайте вернемся к этому разговору через год, ладно?" Я выскочила из машины, хлопнув дверью.
Все у нас с Женей шло через преодоление, выверты, приключения. «Вы с Ташковым легких путей не ищете», — говорили подруги. Если спросите, посоветовала бы я молодой девушке выйти замуж за человека намного ее старше, отвечу — нет. «А как же, — удивятся, — ваша история?» Но она — не пример для подражания. Ты вообще никогда не знаешь, на что способен в любви, пока не испытаешь это чувство.
...В фильм «Уроки французского» пробовались многие актрисы, но режиссер никак не мог найти той, что представлялась его воображению. «Есть еще одна, — сообщили, — неизвестная». Это и была я, тоже мало что слышавшая о Ташкове, хотя все вокруг говорили с восхищением: такой мастер позвал! Пробоваться в кино и сегодня не умею — нервничаю ужасно, вот и тогда показала себя так, что Евгений Иванович заявил худсовету: «Пробы хорошие у всех, кроме Васильевой (моя девичья фамилия), — и неожиданно продолжил: — Но прошу утвердить именно ее». В худсовете удивились, однако возражать не стали, помня историю с «Адъютантом его превосходительства»: на главную роль Ташков семь раз пробовал Юрия Соломина, но того не утверждали, а Евгений Иванович добился своего и не ошибся.
«Не профессионализм мне требовался, — объяснял позднее Евгений Иванович, почему остановил выбор на мне, — а человеческие отношения в кадре. Чтобы актриса не играла — жила». У меня и вправду опыта еще почти не накопилось — всего две серьезные роли за плечами, — зато юношеской непосредственности хоть отбавляй, а сниматься предстояло со школьниками. На роль Володи режиссер пробовал многих ребят и каждому задавал один и тот же вопрос: «В твоей жизни было горе?» Мальчишки вспоминали мелкие обиды — не купили игрушку, отняли велосипед, не досталось конфет. А Миша Егоров поднял глаза и сказал лишь: «Было». И так он это произнес... «Я даже не осмелился выспрашивать у него, что именно», — вспоминал Евгений Иванович. Позже выяснилось, что Миша к своим двенадцати годам хлебнул страданий: отца с матерью лишили родительских прав и он с братьями и сестрами оказался в детдоме. Ташков попросил меня общаться с мальчиком как с ровесником, без скидки на возраст. Тот и сам вел себя по-взрослому, да и я была ненамного старше.
Евгений Иванович относился ко мне доброжелательно, и если не получалась сцена, тихо, чтобы никто не слышал, объяснял. Общались только на площадке и по делу. Поэтому я очень удивилась, когда Ташков вдруг поинтересовался, как поживаю.
— Вот вчера с мужем развелась, — поделилась я с ним тем, что мой недолгий студенческий брак закончился.
Евгений Иванович улыбнулся и поцеловал меня в щеку:
— Поздравляю!
По прошествии времени он признался: «Когда ты впервые вошла в комнату, я понял, что пропал». Любовь с первого взгляда? Не знаю. Но тогда не подал виду, и я ничего не заметила.
Окончились съемки, и каждый из нас вернулся к своей жизни. У меня не было ни семьи, ни жилья в столице, ни постоянной работы, только желание заниматься своей профессией, ради которой когда-то уехала из дому в неизвестную жизнь.
Выросла я в Волгограде, в простой семье: папа трудился на заводе, мама — в магазине. Родители в нашей округе считались самой красивой и дружной парой. Нас с сестрой Светой они очень любили, и я знала: что бы ни случилось, защитят. Но когда мама в ответ на какую-нибудь шалость грозилась: «Все отцу расскажу!» — казалось, что большего наказания не придумать. Папу мы побаивались. Поняла, что ошибались, лишь став взрослой — когда вспоминала одну историю из детства. Мне было лет шесть. Три месяца отец, учившийся тогда в политехническом институте, ночами делал чертеж — это был его курсовой проект. Когда закончил, я подбежала посмотреть, увидела замысловатые узоры и в восторге провела по ним рукой. Ладонь была влажной и всю красоту мгновенно смазала. Я застыла, ожидая наказания. А отец лишь вздохнул: «Ну что ж, придется начинать все сначала». Несколько дней я не могла смотреть ему в глаза, мама плакала. «Да что вы так переживаете? — подбадривал папа. — Работу все равно надо переделывать — там неточности». Спустя годы я спросила его, уже пожилого:
— У тебя действительно в том чертеже были ошибки?
— Конечно нет. Но вы так сокрушались, что хотелось всех успокоить.
А я знала, что характер у отца твердый, и вот пример: его родной брат оскорбил мою маму, после чего папа с ним двадцать лет не разговаривал. И тем сильнее тронуло меня его великодушие в ответ на мою нечаянную, но провинность.
Отец был сдержанным, молчаливым, мама — веселой, общительной, в доме благодаря ей гости не переводились. Как-то увидела на улице плачущую женщину, та пожаловалась, что приехала из другого города, а остановиться негде. Мама позвала ее ночевать к нам и потом долго с ней переписывалась.
Вся улица как одна семья — вот атмосфера моего детства. Вечерами около какого-нибудь двора собирались соседи, прихватив маленькие скамеечки: мы с подружками вешали на калитку одеяло и показывали кукольный спектакль. Представлениями руководила моя старшая сестра, которую все дети любили и слушались, естественно участвовала и я. В тринадцать лет посмотрела по телевизору фильм «Часы остановились в полночь» и неожиданно почувствовала, что хочу быть среди его героев. Девочкой я росла активной, занималась чуть ли не во всех студиях и секциях, которые у нас существовали, и как-то на уроке физкультуры объявила одноклассникам: «А еще есть такой кружок — драматический!» На следующий день записались в него всем классом. А через неделю осталась я одна и на новогоднем представлении в Доме пионеров играла Лису, а руководитель драмкружка, ниже меня на голову, — Зайку-Зазнайку: больше было некому.
В десятом классе я раздобыла справочник для абитуриентов и разослала во все театральные вузы Москвы письма с вопросом, как к ним поступить, и своими фотографиями. Знакомые посмеивались: кто тебя там ждет? Но я неожиданно получила ответ из Щукинского училища: на маленьком листке серой бумаги были перечислены условия поступления. Почувствовала себя так, будто меня вызывают в столицу.
Мама рассудила: «Поезжай, дочка, проветрись. Все равно через три дня вернешься!» В поезде у меня разболелось горло, поднялась температура — сорок с лишним, я потеряла сознание. Еле вышла из вагона и стала высматривать на перроне старушек, которые, как мне сказали, сдают комнаты. Одна из них предложила поехать к ней. Несколько дней она меня лечила, а выздоровев, я отправилась в Щукинское училище.
Шла по Калининскому проспекту и ощущала себя так, словно оказалась на другой планете. Повернув в нужный переулок, остановилась: он весь был плотно заполнен молодыми людьми и девушками. Они показались мне хорошенькими, складными, а я — высокая, несуразная. Думаю: зачем приехала?! Но пробралась ко входу и записалась на прослушивание.
«Кто вам посоветовал такой репертуар?» — спросила в недоумении педагог. Никто, готовилась сама и выбрала отрывок из «Алых парусов» Александра Грина, причем из детства Ассоли. Странно, конечно, я смотрелась — крупная, рослая, а читала: «худенькие, загорелые ноги девочки», «полураскрытый маленький рот» и «как зовут тебя, крошка?» Преподавательница покачала головой: «Вам надо что-то для амплуа героини. Выучите кусок из Островского, Толстого или Чехова». Ничего кроме школьной программы я не знала. Побежала в библиотеку и начала искать подходящий материал, остановившись на монологе Нины Заречной из чеховской «Чайки»: «Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила?» Читая его перед комиссией, расплакалась от нервного напряжения, скопившегося за последние недели.
Дома никто не верил, что я задержусь в Москве больше чем на несколько дней. Но я прошла один тур, другой, и мама подумала: может, и вправду поступит? Каждый день она садилась на лавочку у калитки и ждала почтальона, а тот, завидев ее, издали кричал, размахивая моей телеграммой: «Маша, хорошую несу!» Все вокруг уже знали, что «эта сумасшедшая» вроде как успешно сдает экзамены. И вот — приняли! В Волгоград возвращалась на самолете, летела впервые в жизни. Когда приземлились, выглянула в иллюминатор — на поле люди с цветами собрались, кого-то встречают. Вышла — так это меня! Мама с папой, знакомые ребята, соседи...
Сниматься в кино я начала еще во время учебы. После первого курса пригласили в короткометражный фильм одного белорусского режиссера. Никогда до этого я не жила в гостинице и обалдела от «великолепия»: в маленькой комнатке располагались кровать, тумбочка и даже раковина, а туалет находился недалеко, в коридоре. Живу как барыня, сниматься интересно, с актерами подружилась. Одно тревожило: режиссер зазывал к себе в гости, намекая, что муза должна принадлежать художнику. Я упорно отказывалась, не подозревая, что «художник» затаил обиду и решил отомстить.
В выходной день мы с ребятами поехали в Минск, а когда вернулись, меня вызвало начальство — три дядьки. Заявили, что я никого не предупредила о своей отлучке и якобы сорвала смену. Теперь, мол, надо платить неустойку в полторы тысячи рублей. Огромная сумма для начала семидесятых! Стояла я перед этой «тройкой», а в голове крутилось: где взять деньги? И в институте не сказала, куда еду, пусть и в каникулы — сниматься-то нам запрещено, значит, выгонят. Потом дядьки доверительно шепнули: если поговорю с режиссером, может, документу не дадут хода. Я уперлась.
— Тогда уберем тебя с роли.
— Пускай!
— И платить придется.
После разбирательства немедленно уехала, вместо меня сыграла другая актриса. А вскоре в училище поступила жалоба с «Беларусьфильма»: дескать, студентка Васильева пропустила съемочный день, пила-курила и нецензурно ругалась. Приплели все, что смогли придумать, и рекомендовали отчислить. Мастер курса Анатолий Иванович Борисов, прочитав письмо, вызвал меня к себе. Все ему рассказала, даже показала гнусные записки от режиссера, случайно у меня завалявшиеся. Борисов придумал выход из положения: потребовал у киностудии выслать ему документы, подтверждавшие мое «недостойное поведение». Но с «Беларусьфильма» ответили, что... студентка Васильева у них не снималась, а работала на республиканском телевидении. Оказывается, мстительный режиссер попросту сочинил пасквиль от имени киностудии.
Тот случай я постаралась забыть и жить дальше. К счастью, вскоре получила главную роль в картине «Только вдвоем». И наконец — в «Уроках французского».
Училище я к тому времени окончила и попыталась устроиться в какой-нибудь московский театр, но требовалась столичная прописка. Пришлось оформить фиктивный брак с человеком больным, выпивавшим. Его сестра уверяла: «Заработаешь денег, выкупишь у мужа жилье». Брата она собиралась забрать к себе. А пока я снимала квартиры то в одном районе, то в другом, ездила в экспедиции, на съемки...
С Евгением Ивановичем мы вновь встретились только на премьере «Уроков французского». Он спросил, как дела, я и выложила, что мечтаю попасть в театр. «Хотите, — говорит, — помогу подготовиться к показу?» Надо же, подумала я, какой человек предлагает помощь! Занимались мы у него дома, взяли отрывок из пьесы Эдварда Олби «Всё в саду». Сначала мой репетитор сам читал за партнера, потом попросил сына. Андрея Ташкова я знала — он учился в Щукинском на курс младше.