Красота крупного масштаба. Как в Третьяковской галерее реставрируют самые большие произведения искусства
В 2020 году Третьяковская галерея приобрела в свою коллекцию занавес «Половецкий стан». Он был написан в начале XX века Борисом Анисфельдом по эскизу Николая Рериха для Дягилевских сезонов. Декорация размером 10 на 23 метра стала самым большим произведением в собрании музея и одним из самых сложных объектов для реставрации. Как проходил ее первый этап — укрепление основы полотна, можно узнать из документального фильма «Рерих. Искусство возрождать». Скоро занавес начнут восстанавливать с лицевой стороны. «Сноб» поговорил с сотрудником отдела научной реставрации масляной станковой живописи XVIII — начала XX веков, реставратором высшей категории Александрой Орловской о том, почему реставрация «Половецкого стана» стала вызовом, как восстанавливают произведения больших размеров и какую роль в этом играют технологии и наука.
После того как завершился первый этап реставрации «Половецкого стана» и состоялась выставка в Новой Третьяковке, где его показали публике, прошел уже год. Как спустя время вы воспринимаете это приобретение Третьяковской галереи?
«Половецкий стан» для меня и коллег по мастерской — это еще не пройденный этап, мы надеемся к нему вернуться, но все-таки это уже история. И, на мой взгляд, ее можно считать настоящим чудом.
Когда в 2020 году мы поехали смотреть занавес в Лондон, нашей задачей было оценить, можно ли вообще его восстановить. Когда закончились Дягилевские сезоны, для которых он был создан, декорацию неоднократно использовал «Русский балет колонеля де Базиля». По самым скромным подсчетам, занавес появлялся на сцене не менее 2000 раз, и это не могло не повлиять на сохранность основы и красочного слоя.
Потом декорации, костюмы «Русских балетов Сергея Дягилева», документы — все ушло в забытье. В конце 1960-х к этому периоду стали возвращаться: наследие Дягилева, огромное количество предметов, было собрано и выставлено на аукционах Sotheby’s. Это была очень громкая история — на торгах присутствовали даже королевские особы. Многие предметы стали экспонатами крупных музеев в Великобритании, Австралии и США.
Занавес Рериха был настолько огромным, что его не смогли продемонстрировать и продать на аукционе. В итоге он был подарен человеку, который занимался организацией этих аукционов, английскому дизайнеру и историку дягилевских балетов Филиппу Дайеру, а от его наследников занавес попал в коллекцию Ольги и Айвора Мазур — они и предложили его Третьяковской галерее.
На осмотре в Лондоне вы застали занавес в очень плачевном состоянии?
Да, очень грустно, что такой ценный предмет хранился в совершенно ненадлежащем виде, и это можно объяснить как раз его огромным размером. Занавес был сложен в несколько раз и накатан на очень маленький вал. Когда мы его развернули, то поняли, что это абсолютная руина. Было страшно, сможем ли мы вообще накатать его обратно. Реставрация стала вызовом — было очевидно, что это невероятно ценный предмет, но если мы его сейчас не заберем, то он просто исчезнет.
В реставрационной мастерской Третьяковской галереи уже был опыт работы с большемерными полотнами, но, конечно, не столь масштабными. Например, в 1990-е было отреставрировано полотно Врубеля «Принцесса Греза» размером 7,5 на 14 метров. А размер фонового занавеса Рериха — 10 на 23 метра.
Так Третьяковская галерея приобрела произведение, которое стало самым большим в ее собрании. Но все было очень непросто. Занавес в расправленном виде не помещался в нашу реставрационную мастерскую, да и во всей галерее не нашлось зала, где можно раскатать его целиком. Первый раз мы осматривали полотно во Врубелевском зале, и часть его оставалась свернутой, потому что не хватало места.
А что вообще считается большемером в вашей работе?
В сравнении с «Половецким станом» все кажется не таким уж большим. Можно определять произведение как большемер относительно транспортировки, например, размеров ящика для него. Для меня это картина, где сложно работать с центральной частью и не обойтись без специального оборудования. Раньше с такими картинами мы работали лежа на полу, и до сих пор, когда речь заходит о реставрации каких-то больших вещей, я вспоминаю боль в ногах и коленях. Есть, мне кажется, такой миф, что реставратор — это девушка, которая часами собирает что-то мелкое под микроскопом. А реставрация и сохранение — это очень много всего разного: это, безусловно и очень кропотливый труд, но также часто это и тяжелый физический труд, это большемерные полотна, подрамники, валы, тяжелые конструкции, сложные методики, упаковка, транспортировка… Очень много всего!
Сейчас, к счастью, у нас в мастерской есть оборудование, которое позволяет избежать различных сложностей в работе. Открывается новая реставрационная мастерская в здании на Кадашевской набережной, где будут столы-трансформеры, вакуумные столы, специальные подъемники, позволяющие осматривать большемерные картины, и так далее. Это большая помощь в нашей работе, потому что это позволяет сосредоточиться именно на реставрационных задачах, не думая о том, что у тебя болят руки и ноги.