Как Борис Хлебников шел к «Аритмии»
Хлебников – киновед с ВГИКа, взявший в руки камеру, но оставшийся публицистом. И из этого биографического факта проистекает несколько следствий. Во-первых, режиссер основательно подходит к полевым исследованиям. Перед тем, как сделать «Сумасшедшую помощь» – историю про белорусского гастарбайтера, заблудившегося в трех тополях на Плющихе, – он провел много времени в настоящей Белоруссии. И привез оттуда короткометражный документальный фильм «Уехал», сделанный вместе с Валерией Гай Германикой.
А перед тем, как снять «Свободное плавание» (драму про то, как страшно в русской провинции иметь волю к жизни в отсутствие возможности эту волю проявить), Хлебников очень долго наблюдал вот какую сцену. В небольшом городке вечерело. Единственный фонарь светил над магазином с трогательно-страшным названием – то ли «Наталья», то ли «Калинка»; подробности потерялись в одном из многих радийных интервью. К источнику света начали слетаться местные молодые ребята. Режиссер, оставшийся без бензина, ждал неподалеку канистру с топливом, – а может быть, и спасительный рассвет. Но в провинциальной молодежи он увидел не дремучую угрозу, мерещащуюся другим москвичам, а пронзительный надлом – непонятно кем и чем подавленное желание трудиться, реализоваться и слезть с печи раньше положенных 33 лет. Эти стремления выкристаллизовались в герое Александра Яценко – самом русском человеке в нашем кино после потери Сергея Бодрова-младшего. Его персонаж ищет шанса посвятить себя какому-то делу, отдаться чему-то важному, а натыкается на бессмысленный, забюрократизированный, окоченевший и при том отвратительно веселенький мир. Спустя 11 лет уже заматеревший, но все еще тонкокостный герой «Аритмии» попытается сделать этому миру разряд дефибриллятором, но пока – не время.
При этом ошибочно думать, что москвич Хлебников, как какой-нибудь Лёвин, благоговеет перед «простым человеком». Готовясь к съемкам «Долгой счастливой жизни», он узнал про провинцию что-то такое, отчего потом в интервью Дмитрию Быкову, Авдотье Смирновой и Татьяне Толстой словно в полудреме задавался вопросом – не отдать ли все, что за Уралом, китайцам? И тут же сам себя хватал за грудки: нет, нельзя так даже думать. Общаясь с настоящими фермерами, он с подобающей режиссеру вестерна тягой