Музыка их связала
Птички, шарманки, балалайки и рояли: кто и как зарабатывал на любви России к красивой мелодии.
В начале 1880-х годов семья одного нижегородского мальчика — он, дед да бабка — бедствовала. И мальчишка решил стать кормильцем. Он обзавелся хорошими снастями для ловли птиц и какое-то время внимал опытным птицеловам, а потом стал в одиночку ходить на охоту почти за тридцать верст на берег Волги в Кстовский лес, где в мачтовом сосняке водились клесты и синицы-аполлоновки — длиннохвостые белые птички редкой красоты. Бабушка не верила, что из этого может выйти что-то путное, и была поражена, получив на рынке за первых птиц 40 копеек, ведь, к примеру, поломойка или прачка получали по 25 копеек за целый день тяжелого труда. Кто и зачем покупал птичек, пойманных будущим писателем Максимом Горьким?
Звезды в перьях
До изобретения в начале XX столетия средств звукозаписи услышать инструментальное исполнение или пение можно было исключительно вживую, что было доступно далеко не всем. Это объясняло высокий спрос не только на посещение концертов, но и на инструменты и ноты для многочисленных оркестров и для домашнего исполнительства. Однако музыки все равно не хватало, и одним из способов усладить слух стало содержание в неволе певчих птиц. Соловьи, канарейки и другие птахи выдавали широкий репертуар в трактирах и ресторанах. Самым дорогим певцом был соловей. Немало посетителей приходило послушать соловьиные трели. Цена за лучшие экземпляры доходила до 1200 рублей. Спрос рождал предложение — в России появились профессиональные соловьиные охотники, которые зарабатывали себе на хлеб ловлей птиц и обучением их более сложному пению. Они шли на всяческие хитрости: «Иные охотники секретно, в шляпах, приносят молодых соловьев в трактир, где есть хороший соловей; сами пьют чай или пиво, а молодые тем временем учатся». Легально обучение у лучших певцов стоило до пяти рублей в день или 25 рублей за неделю. Один такой профессионал рассказывал Ивану Тургеневу: «Первые охотники до соловьев — купцы: тысячи рублей не жалеют. Мне Белевские купцы давали двести рублей и товарища — и лошадь была ихняя. Посылали меня к Бердичеву. Я должен был две пары представить отличных соловьев, а остальные, хоть пятьдесят пар, в мою пользу». «Соловушка» служил в России олицетворением красоты и нежности, недаром знаменитый алябьевский романс «Соловей» именно об этой птице.
Некоторое время особенно ценились курские соловьи. Охотники послушать эту чудную птицу шли и ехали со всей Москвы к трактирам в центре города, например в трактир Выгодчикова у Малого Каменного моста. Садились по двое, по трое за чайными столиками, забив весь большой зал трактира, и с замиранием сердца ожидали, когда в висевшей клетке запоет знаменитая птица. И лишь только птица начинала беспокойно бегать по жердочкам, перед тем как запеть, взоры всех слушателей обращались на клетку. «Невыразимо чудные песни оглашали всю залу... охотники млели и тряслись от восторга... Но когда кончала птица песню, страшный, беспорядочный шум поднимался в трактире, каждый от избытка чувств стучал чем-нибудь по столу, кричал одобрения или хлопал ладошами», — описывал соловьиные концерты большой любитель и знаток птичьего пения Иван Шамов.
Памятником этому увлечению стал Птичий рынок на Трубной площади в Москве, прекрасно описанный Антоном Чеховым: «На возах не сено, не капуста, не бобы, а щеглы, чижи, красавки, жаворонки, черные и серые дрозды, синицы, снегири… Щеглы по пятаку, чижи подороже, остальная же птица имеет самую неопределенную ценность... Около птиц толкутся, шлепая по грязи, гимназисты, мастеровые, молодые люди в модных пальто, любители в донельзя поношенных шапках... Юнцам и мастеровым продают самок за самцов, молодых за старых... Зато любителя не обманешь. Любитель издали видит и понимает птицу».
На Трубе продавали не только птиц, содержание их в неволе тянуло за собой немалые расходы на корм. Шамов продолжает: «Собирание муравьиных яиц во многих подмосковных селах и деревнях составляет весьма выгодный промысел, достигающий солидной цифры оборота. Каждый из собирающих в течение лета добывает яиц приблизительно до 25 пудов, продавая этот готовый товар в лавки Охотного ряда или на птичьем рынке, сначала, пока добыча не обильна, по 5 рублей за четверть меры, позднее 3 рубля 50 копеек и дальше постепенно дешевле. Большую роль играет при добывании яиц погода. Когда весна ведреная и теплая, яиц собирается много, а в холодную и ненастную погоду, препятствующую размножению насекомых, мало, и цена на них… страшно высока. Крестьяне ближайших подмосковных деревень привозят яйца в свежем виде, из отдаленных же местностей… привозят сюда в конце лета уже сухие яйца и продают большим количеством, по нескольку десятков пудов, в те же птичные лавки Охотного ряда». Продавалось там и канареечное семя, бузина, рябина, можжевеловые ягоды, а также клетки, поилки, манки, сетки и прочие орудия ловли.
Серьезным вызовом соловью, доставать и содержать которого было дорого, стала русская канарейка. Эту птичку завезли из Европы в XVIII веке. Неприхотливая и долго поющая, она полюбилась простому народу, который и стал ее основным заводчиком. Мастеровые люди Калужской губернии — в Боровске, Медыни, Полотняном Заводе, Туле, а также в селе Павлово Нижегородской губернии, занимаясь своим ремеслом, попутно выводили разные породы канареек, которые согревали пением их мастерские. Хобби постепенно превращалось в серьезное дело. Канареек обучали подражать пению русских птиц, у каждой породы был свой песенный ритм. Лучшие боровские канарейки продавались по цене от 40 до 100 рублей, как хорошая скаковая лошадь. В Полотняном Заводе разведением канареек занималось до 350 человек. В год продавалось до 7500 птиц, принося доход 23 000 рублей. Этим увлекался даже царский двор — Московское общество любителей канареек имело титул «императорское».