«Укрощение строптивой» Андрея Кончаловского: принуждение к счастью
В Театре имени Моссовета — премьера спектакля, которым Андрей Кончаловский открывает шекспировский цикл постановок на его сцене
Андрей Кончаловский смещает время действия шекспировского сюжета в двадцатые годы прошлого века, пробуждая у зрителей, скорее, кинематографические ассоциации. Но и двадцатые годы не более чем условность: они едва угадываются лишь в костюмах персонажей. Да и в них нет единого стиля: Петруччо, укротитель непокорной Катарины, то появляется в классическом мужском костюме-тройке, то вдруг выходит на сцену в наряде, скроенном по европейской моде полутысячелетней давности. В спектакле минимум декораций: место действия задано проекциями на экран позади сцены, пародирующий задники театров домхатовской эпохи: там прорисовывается что-то похожее на итальянский городской ландшафт, существующий во вневременной реальности. Это картинка без деталей, которая зримо трансформируется из одной в другую: на ней прорисовывается гигантская рука, прямо воздействуя на визуальную реальность, и та преображается по воле неведомого демиурга.
Скупость декораций «Укрощения строптивой» восполняется чередованием костюмов, при внимательном рассмотрении которых в классическом сюжете становятся видны новые оттенки: неудачливые женихи Гортензио и Гремио, которые претендуют на руку прекрасной Бьянки и подговаривают хитроумного и напористого Петруччо штурмовать сердце сварливой Катарины, появляются на сцене один в итальянском мундире и с голым черепом, другой в цилиндре и со старомодной бородкой, чем вызывают уже геополитические ассоциации — словно борьба за одну из дочерей падуанца Баптисты идет между Новым Светом и Старым. Но Катарина покоряется дерзостному итальянцу Петруччо, которого манит не столько женщина, сколько состояние, которое он может заполучить после женитьбы на ней. Он не столько обольщает, сколько переигрывает Катарину, добиваясь от нее сначала согласия на свадьбу, а потом и показательной покорности. Мужчина и женщина сходятся в поединке, и женщина всего лишь позволяет победить себя самому достойному из всех женихов.
В роли Катарины предсказуемо занята Юлия Высоцкая, без которой в последние двадцать лет трудно представить какой-либо из кинематографических или театральных проектов Андрея Кончаловского. Все эти годы она центр его художественной вселенной, неотъемлемая часть механизма, запускающего его творческое воображение. На сцене Театра имени Моссовета идет чеховская трилогия Андрея Кончаловского: «Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишневый сад», и в каждом из спектаклей Высоцкая играет одну из ролей. Возникновение художественных пространств, происходящее при участии творческого дуэта Кончаловский—Высоцкая, — еще один сюжет, который живет как внутри «Укрощения строптивой», так и во всех остальных созданных Андреем Кончаловским фильмах и спектаклях, где играет Высоцкая. Для Кончаловского возраст и внешность персонажа — такая же условность, как декорации: персонаж выглядит так, как выглядит актер или актриса, его играющие, и лет ему столько же, сколько исполнителю роли.
Юлия Высоцкая играет вулкан страстей — энергию, которая не может найти себе применение и оттого крушит все вокруг. В первой части спектакля задачу актрисе усложняет аскетичная сценография: Катарине некуда приложить свою разрушительную силу, и там, где другая актриса в роли строптивой невесты устроила бы на сцене разгром, чтобы зритель мог воочию увидеть, с кем имеет дело, Юлии Высоцкой приходится воздействовать на его воображение мимикой и голосом. Единственный предмет, который она уничтожает, — это мандолина, и то делает это за сценой и зритель видит лишь результат ее ярости: музыкальный инструмент, разломившийся пополам. Во второй части она уже подчинившийся внешнему воздействию вулкан страстей. Исполняет приказы своего мужа через силу, но и не без удовольствия. Ей нравится подчиняться, так же как когда-то — пылать гневом. В наряде с отложным воротником-матроской она юное яростное создание, но, стоит надеть другое платье, становится обуздавшей себя взрослой женщиной.
Алексей Розин в роли Петруччо, корыстного итальянского обольстителя, не сразу дает понять зрителю, кто он на самом деле. Появляется на сцене как благопристойный итальянец, по чьему внешнему виду трудно догадаться, что он нуждается в деньгах и желает поправить свои дела выгодным браком. Кончаловский делает из него персонажа, легко перетекающего из одного состояния в другое, адаптируясь к жизненным обстоятельствам: ради Катарины он превращается в чудовище, подстраивающее женщине одно испытание за другим (на их преодоление она и тратит свою избыточную энергию). Голод, холод и бессонница — вот лекарства, которыми лечит свою жену от строптивости Петруччо. И поведение героя меняется вместе с переменой стиля одежды: Петруччо избавляется от костюма-тройки, а вместе с ним — от предубеждения перед оправданностью насилия по отношению к женщине, не физического, но психологического.
Сближение младшей сестры Катарины Бьянки (Ксения Комарова) и влюбленного в нее Люченцио (Ваня Пищулин) — сюжетная линия, окрашенная яркими эротическими оттенками. Их отношения — чистая страсть, на пути удовлетворения которой все препятствия — временные. Если отношения Катарины и Петруччо — схватка двух взрослых людей с неясным исходом (Катарина хотя и покоряется, но не навсегда, и, стоит Петруччо ослабить хватку, она может нанести ответный удар), то Бьянка и Люченцио еще совсем юны и также обладают избыточной энергией, вот только направляют ее не на разрушение, а на сближение. Задача этих персонажей очень проста: сблизиться настолько, чтобы сомкнуть объятья. Они находятся во власти инстинкта. Их характеры не проявлены. И они сами, и зрители не знают, с кем имеют дело и что скрывается под обаянием юности. А когда наступает момент испытания, выясняется, что Петруччо и Катарине удалось выстроить куда более устойчивые отношения: схватка скрепила их крепче брачных колец.
В финале Катарина произносит гимн патриархальной модели отношений: «Умерьте гнев! Что толку в спеси вздорной? К ногам мужей склонитесь вы покорно» — и оправдывает насилие, учиненное Петруччо во время ее укрощения, словно она попала в его руки необъезженной лошадью, а он взял да и приучил ее к уздечке, сбруе и седлу и к языку собственного тела, добившись от нее мгновенного подчинения любым командам. Но даже при всей эмоциональной убедительности этого монолога трудно удержаться от сомнений: неужели того, о чем написал автор пьесы, достаточно, чтобы женщина открыла для себя эту истину, неужели Катарина и в самом деле говорит что думает и какой должна быть модель общества, чтобы женщина ради обретения семейного счастья позволяла себя сначала укротить, а уже потом почувствовать его вкус, и где границы этого укрощения, кто их определяет и подходит этот рецепт всем без исключения или модель отношений, которую демонстрируют нам Бьянка и Люченцио, тоже имеет право на существование.
Но «Укрощение строптивой» Андрея Кончаловского не спектакль-манифест. Юлия Высоцкая произносит ключевой монолог сдержанно, а воспитательные меры, принимаемые Петруччо по отношению к ее персонажу, вызывают смешанные чувства: иногда они выглядят как обыкновенные издевательства. В момент применения очередной из них от Катарины ждешь других слов, но автор их не написал: персонаж Юлии Высоцкой загнан в клетку сочиненных им монологов и диалогов. Катарина так и не дождалась от Петруччо проявлений любви: с момента свадьбы их отношения построены на одних его взбалмошных порывах. И это еще один повод для сомнений: может быть, для Катарины такая манера поведения и в самом деле действенная терапия и только она удерживает от выхода наружу скрытую в ней разрушительную силу? Но, если и так, быть может, это индивидуальный случай и ей не стоит так обобщать свои представления о женщинах: «Мы только слабостью своей сильны. Чужую роль играть мы не должны»?
«Укрощение строптивой» — напоминание об ушедшем времени, границы которого Андрей Кончаловский провел через двадцатые годы прошлого века, когда реальность была выстроена как проекция мужского сознания, где все отклонения женщины от заданной ей модели поведения воспринимались как болезнь и для ее исцеления можно было не ограничивать себя в мерах воздействия. Или мужчины всего лишь убедили себя в этом, и на самом деле все происходящее в мире было и остается проекцией сознания женского?
Фото: Елена Лапина (3)
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl