Турецкий друг: здесь скрыт кинжал за каждою улыбкой
Так друг, союзник или партнер? Чем обернутся отношения России и Турции в результате войны в Нагорном Карабахе
Коллапс южного фронта и вполне вероятное обрушение всей обороны Нагорного Карабаха после потери Лачинского коридора позволяют задуматься о новой конструкции взаимоотношений на Южном Кавказе и в целом в Евразии с учетом фактора Турции. Похоже, российские дипломаты и эксперты неверно трактовали характер этого конфликта, недооценивали военный потенциал азербайджанской группировки и амбиции турецкого лидера Реджепа Тайипа Эрдогана.
Изначально казалось, что взломать армянскую оборону в гористой местности не получится, даже невзирая на численное и техническое преимущество наступающей группировки. Ожидали, что война быстро перейдет в позиционную мясорубку, как неизменно случалось в последние годы, и наступит время для дипломатов. Однако всесторонняя турецкая помощь азербайджанской армии, пренебрежение гигантскими потерями в людях и технике и, главное, техническая немощь армянских войск привели к прорыву обороны и постепенному успеху наступления. Карабах может полностью вернуться под контроль Азербайджана.
Если раньше предполагалось, что Турция претендует на роль главного посредника в процессе умиротворения конфликта при сохранении территориального статус-кво (и, возможно, в этом и была главная цель всей карабахской операции), то сегодня следует признать: Анкара может выйти победителем в этой локальной войне, доказав актуальным и потенциальным союзникам на Кавказе и в Средней Азии свой экспансионистский потенциал. В перспективе это движение по тюркскому и суннитскому миру и территориям, которые ранее находились в составе Османской империи и были в той или иной степени зависимы от Стамбула. Территориям в российской зоне влияния. Карты, которые рисуют приближенные к правительству националистические и исламистские организации, говорят сами за себя (одна из них на нашем развороте). И модель восстановления империи существует не только в фантазиях Эрдогана — ее поддерживает большинство жителей современной Турции, в том числе политические недруги Султана (об этом читайте в статье «Амбиции Блистательной Порты» на стр. 18).
Возможно, это колосс на глиняных ногах: турецкая экономика испытывает большие проблемы, война на несколько фронтов истощает страну, провоцирует социальное недовольство и общественную неустроенность, а градус ненависти соседей к Анкаре растет с каждым годом. Однако в основе турецкой внешней политики лежит гибкая, или, как говорят в последнее время, гибридная, модель экспансии, которая зиждется на мягкой силе (поддержка единства тюркских народов), религиозной общности (продвижение суннитского ислама) и силовом компоненте (поддержка местных группировок современной техникой и экспорт недорогих прокси-подразделений, например сирийских боевиков).
Турция провоцирует, точнее поддерживает хаос в соседних регионах, вовсю используя мировую нестабильность последнего десятилетия, пользуется разладом в отношениях мировых держав и выигрывает не за счет прямого доминирования, а благодаря одному лишь присутствию, наглой, силовой позиции, обрушающей все ранее устоявшиеся правила игры. Это игра вдолгую, и победа здесь может оказаться вовсе не на стороне ресурсных игроков.
Карта военных действий в Нагорном Карабахе на 23 октября 2020 года
Тупик Тегерана
Именно долгосрочный турецкий фактор должна учитывать Россия в определении вектора своей дипломатии, и не только в карабахском конфликте, но и во всей евразийской политике. На территории нашей страны живут порядка одиннадцати миллионов представителей тюркоязычных народов. Значительная часть — на Северном Кавказе. Есть еще Крым и Поволжье. К тюркоязычным странам относятся Азербайджан, Узбекистан, Казахстан, Киргизия и Туркменистан. Созданный в 2009 году Тюркский совет — активная организация с гигантским финансированием, прежде всего из Анкары, которая проводит культурные и политические мероприятия на всем пространстве тюркского мира, включая Россию. Раздает стипендии для молодежи, формирует элементы «мягкой силы», поддерживает экспансию турецкого капитала. О братстве с турками говорит глава Татарстана Рустам Минниханов. Идею объединения двухсот миллионов тюрков отстаивает казахский Елбасы Нурсултан Назарбаев.
По другой, религиозной линии на тех же территориях Анкара продвигает влияние суннитского ислама через своих проповедников, медресе, строительство мечетей. Экспорт радикального суннизма, в том числе турецкого разлива, в 1990-е привел к расцвету ваххабизма на российском Северном Кавказе и, как следствие, к разжиганию террористической войны. В некоторых случаях турецкая экспансия позволяет перекодировать культурную платформу целых государств. Например, именно такой процесс переживает Азербайджан, страна тюрков-шиитов. За советский период азербайджанцы стали менее религиозны, и это облегчило задачу турецким миссионерам-суннитам. Активно здесь работал небезызвестный проповедник Фетхуллах Гюлен. В результате на территории страны сформировалось активное суннитское лобби в довесок к доминирующим идеям пантюркизма.
Именно этот фактор стоит учитывать при оценке иранской позиции по отношению к карабахскому конфликту. Как и Москва, Тегеран оказался в сложной ситуации. Азербайджанцы населяют северо-западную часть Ирана и являются второй по численности этнической группой страны после персов — их примерно 20–30 млн человек (30–40% населения Ирана). Они не столь близки со своими северными собратьями в политическом отношении, но родоплеменные связи приходится учитывать.
В карабахской дилемме Тегеран был на стороне Баку, но в контексте дипломатического урегулирования конфликта. В целом же Ирану не нравится ни экспорт пантюркистских настроений с перспективой сепаратизма на своей земле, ни суннитское миссионерство на исконно шиитских землях. А появление боевиков-исламистов у северных границ уже грозит военно-стратегической стабильности Исламской республики. Но вмешательство в операцию в Карабахе приведет к испорченным отношениям с проиранскими азербайджанцами и в Иране, и в самом Азербайджане. Поэтому Тегеран занимает выжидательную позицию. Очень наглядный результат гибридной турецкой экспансии, которая связывает соперников набором социально-культурных факторов с ограниченным использованием непосредственно силовых инструментов продвижения своих интересов.