Цена слова
Отчаянная жестокость войны в Алжире поражала воображение. Но для того чтобы признать «те события» войной, французскому правительству пришлось пройти путь длиной в несколько десятилетий.
Безымянная война
Долгое время конфликт 1954–1962 годов оставался для Франции просто «событиями» (или даже более многозначительно — «теми событиями», которые даже в школьной программе не упоминались). Почему? Алжир в восприятии французов не был колонией — он был провозглашён частью страны. Отдалённой, во многом чуждой, но французской провинцией. А значит, нация была едина. Война же, как объясняли официальные лица Франции, должна затрагивать два разных народа. А тут — просто мероприятия по наведению порядка, внутреннее дело суверенной страны, как было заявлено миру ещё в 1958 году.
Парадоксальным образом французское непризнание войны войной позволяло и Алжиру, для которого конфликт был и остаётся революцией и войной за независимость, снимать с себя всякую ответственность за насилие Фронта национального освобождения против мирного населения, включая теракты.
Итак, для официальной Франции не было войны, не было и её ужасов и последствий. Не было зверств и пыток, массовых расстрелов, насилия и террора. Не было исхода «черноногих» и сефардов, не было трагедии алжирцев-мусульман: гражданских, лояльных Франции, и военных, верно ей служивших, уцелевших от резни, но встреченных на французской земле как подозрительные отщепенцы.
«В коллективном воображении нашими предками гораздо охотнее представляют галлов, чем поляков, испанцев, итальянцев или португальцев... Сделать из иммиграции элемент нашей истории означает разрыв с привычными, консервативными представлениями».