Данила Козловский: «Если ты снимаешь хорошие фильмы, кино — дело прибыльное»
В интервью Forbes Life актер и режиссер Данила Козловский рассказал о подготовке своего нового фильма «Чернобыль. Бездна», съемках в «Викингах» и способах выживания кинобизнеса в период пандемии
Один из ведущих российских актеров Данила Козловский занимает 35-ю строку в рейтинге «40 самых успешных звезд России до 40 лет 2020» с состоянием $2,2 млн. Он получил известность благодаря ролям в таких фильмах, как «Легенда №17», «Викинг», «Одиночка», «Экипаж». Как режиссер в 2018 году выпустил картину «Тренер», где также сыграл главную роль. Осенью 2020-го выйдут в прокат фильмы «Карамора» и «Чернобыль: Бездна», где Козловский одновременно и режиссер, и продюсер, и исполнитель главных ролей.
Как прошел ваш карантин?
Большую часть времени я провел в Америке, часть — в России. Я не нарушал законы, везде отбывал двухнедельный карантин, летал, поскольку хотел с дочерью проводить больше времени, и надо было параллельно заниматься другими делами.
Поздравляю вас с рождением дочери, это сильно изменило ваше самоощущение?
Конечно. Когда появляется абсолютный и безусловный объект любви, то, что является главным в твоей жизни (говорю это без всякого художественного преувеличения), это не может тебя не менять. То, что рождение ребенка — абсолютное и безусловное счастье, я не ожидал, как и не ожидал, что смогу кого-то настолько сильно любить. Во всем, что ты делаешь, как в личном, так и в профессиональном появляется принципиально другое содержание в жизни. И даже если ты в данную секунду об этом не думаешь, это все равно с тобой.
Мы с вами встречаемся на киностудии, где вы завершаете свой новый фильм «Чернобыль. Бездна». Как возник замысел этого проекта? Почему вам было важно сделать это творческое высказывание?
Если говорить совсем откровенно, до того, как мне попался в руки сценарий, я не особо интересовался этой темой. Конечно, я знал, что произошло в 1986 году, но, как позже выяснилось в работе над фильмом, все мои представления о событиях в Чернобыле были одним сплошным шаблоном и стереотипом. Сама по себе, эта тема имеет большую мифологию, и окружена огромным количеством легенд.
Если говорить о самом сложном, что было в работе над фильмом — это аккумулировать всю эту информацию, отказаться от того, что тебя сбивает и мешает, и постараться увидеть и услышать то, что тебе может реально пригодиться. Когда я читал сценарий, там были две сцены, благодаря которым я понял, каким образом может случиться художественный фильм.
Что это были за сцены?
Это очень личные сцены, не эпизоды ликвидации аварии. Наша история, сама по себе — не про буквальную ликвидацию Чернобыльской катастрофы, не попытка проанализировать, какая совокупность факторов привела к тому, что случилось в 1986 году, а личная история семьи, героя, ребенка, их отношения, изменения их жизни и то, как они справляются с ними. Про то, как катастрофа врезается в их привычное существование и меняет их, как они вынуждены с этим иметь дело, как они проходят через трудности или ломаются под их силой, как они себя проявляют, сталкиваясь с одной из самых страшных техногенных катастроф. Для нас это было принципиальнее, чем любые политические или прочие аспекты.
Именно поэтому в сценарии меня тронули человеческие, пронзительные сцены из будущего фильма, они меня эмоционально задели и я понял, что хочу об этом рассказать. А дальше я начал самостоятельно копаться в теме, искать информацию, встречаться с людьми, смотреть документальные и художественные фильмы, читать литературу, вырезки из газет и журналов, встречаться с ликвидаторами, пожарными, медиками, атомщиками из современной атомной отросли, ветеранами Чернобыля.
Я сразу сказал, что не двинусь дальше, пока не пойму, что я достаточно знаю, чтобы позволить себе рассказать эту историю. Относительно этой темы, должно быть именно так.
Насколько психологически тяжело было погружаться в эту историю, полную боли, смертей, искалеченных судеб, которая долгое время замалчивалась, и которую мы как русские люди еще до конца не осмыслили для себя?
А что может быть интереснее реальной истории и реальных человеческих судеб? Конечно, было тяжело, но это было и интересно, в первую очередь. Даже исследуя тему, которая сама по себе не простая, больная, — и это относится не только к Чернобылю, но и к Великой Отечественной войне, и к другим не менее трагическим и значимым событиям, — когда ты читаешь что-то очень личное, когда узнаешь истории и биографии людей, которые с этим столкнулись, жизнь которых изменилась, трагически оборвалась или имела какое-то другое продолжение, конечно же, ты сочувствуешь, испытываешь нежность, сострадаешь, переживаешь. Но если говорить об исследовательской стороне вопроса, то это, конечно же, интересно, потому что ты что-то узнаешь, получаешь новый опыт, новую информацию. С одной стороны, это очень не просто, а с другой стороны, невероятно увлекательно.
Ранее в публичном пространстве вы говорили о том, что съемки вашего фильма начались через 12 дней после показа первой серии сериала «Чернобыль» HBO, и эти два проекта совершенно не связаны. Что бы вы сказали тем людям, которые называют ваш проект «русским ответом» американцам, и сравнивают эти две истории?
И замечательно. Если люди хотят сравнивать, пусть рассуждают, размышляют, чем больше людей будут смотреть и тот, и другой фильм, тем лучше. Каждый возьмет свое, и каждый для себя ответит на какие-то вопросы, возможно, появятся новые — люди залезут в интернет, почитают, посмотрят, что в этом плохого? Я бы в этой ситуации призывал только к одному: не становиться в позицию «не читал, но осуждаю», мне кажется, лучше посмотреть, а потом обсуждать, а не осуждать то, что еще не смотрели.