«Без KPI можно построить «ВкусВилл»: основатель «Агамы» Юрий Алашеев о менеджменте, борьбе с бедностью и предпринимательстве
Юрий Алашеев построил компанию «Агама», которая стала лидером на российском рынке замороженной рыбы, а потом решил, что ему надоело строить бизнес по-старому и ушел в социальные проекты, занялся реформированием физтех-школ и создал с Андреем Кривенко и Андреем Иващенко фонд «ТилТех», который занимается выращиванием предпринимателем. Сам Алашеев считает, что занимаясь образованием и развитием предпринимательства, он вносит свой вклад в борьбу с бедностью.
Сооснователь группы компаний «Агама», крупнейшего в России поставщика замороженной рыбы, Юрий Алашеев начинал бизнес 23 года назад с небольшого помещения на северо-востоке Москвы. Сейчас годовой доход «Агамы» превышает 10 млрд рублей. Группа объединяет несколько фабрик по переработке рыбы и морепродуктов, логистическую компанию и сеть магазинов, развивает собственные бренды. Впрочем, еще несколько лет назад рыбный бизнес для Алашеева отошел на второй план. Выпускник Московского физико-технического института, сегодня он посвящает большую часть времени помощи российским предпринимателям (в 2016 году с этой целью был создан инвестфонд «ТилТех Капитал»), а также поддержке отечественных физтех-школ — благодаря фонду, который транслирует образовательный опыт, сформированный на основе знаменитой «системы Физтеха». Каких успехов в этом направлении уже удалось достичь, как управлять компанией без должностных инструкций и системы KPI и как сейчас обстоят дела на рынке рыбной продукции, бизнесмен рассказал в интервью Forbes.
Рыба, санкции и кризисы
— Вашу компанию знают все. Любая домохозяйка, которая придет в магазин и увидит замороженную рыбу «Агама», наверняка знакома с вашей компанией. Насколько эта компания крупная?
— Компания не очень крупная на самом деле, средняя компания. Выручка — около 10 млрд рублей в год, чуть-чуть больше. Мы продаем примерно 20% замороженной рыбы в России. Мы — лидеры на этом рынке.
— Вы не занимаетесь сейчас рыбным бизнесом?
— Я остаюсь председателем совета директоров, 10% своего рабочего времени занимаюсь «Агамой».
— Судя по вашему сайту, компания началась в 1998 году чуть ли не с гаража.
— Да, в августе 1998 года произошел кризис. Дефолт, деноминация... Старички помнят. И мы с Игорем Лысенковым соединили остатки наших небольших бизнесов, которые фактически разорились в тот момент, и создали компанию «Агама». Сначала занимались широким ассортиментом замороженных продуктов, потом из него выбрали рыбу как наиболее полезную для здоровья категорию. Мы ее и сами любим есть, и хочется продавать то, что полезно, а не то, что вредно.
В начале 90-х годов, когда все мои ровесники уже чем-то торговали, я не торговал. Только в 95-м, когда мы с женой ждали первого ребенка, я понял, что надо все-таки чем-то заниматься, чтобы кормить семью. И тогда начал свой бизнес. Он в 1998 году прогорел, и мы начали «Агаму». Потом построили дистрибуционный центр в Истринском районе, а затем добавили к нему фабрики.
— Вы так рассказываете, как будто это так легко и просто сделать — решили заниматься рыбным бизнесом, построили фабрику...
— Это все было очень медленно. В 98-м году мы начали «Агаму». К тому времени мы уже несколько лет торговали разными товарами. А первую фабрику в Московской области построили только в 2009 году. А фабрику в Мурманске — вообще в 2012-м. Перерабатывающую фабрику в Белоруссии мы открыли в 2015 году. Это все очень постепенно развивалось.
— Что было самым сложным в строительстве этой компании?
— Мы в основном переживали сложности вместе с мировыми кризисами. В 1998 году разорились, в 2008 году банки отозвали у нас кредиты. И в 2014-2015 гг. было очень трудно выжить, потому что когда падает курс — падает спрос, резко растет себестоимость всего. Цена рыбы привязана к валюте, и даже если она вылавливается нашими рыбаками, ее все равно продают либо за границу, либо в Россию по одной и той же цене. Курс доллара вырос с 60 до 80 рублей, рыба пропорционально подорожала. Это всегда мировая долларовая цена, хотя и другие факторы могут влиять.
— Вот почему рыба такая дорогая...
— Да, рыбак поймал треску, и наш потребитель конкурирует за нее с англичанами, немцами, американцами. Кто больше даст, тот и покупает. И тут встает вопрос, сколько рыбы можно продать по такой цене. Раньше наш мурманский завод работал 50/50 на экспорт и на Россию. Сейчас, наверное, 80% рыбы он продает на экспорт и только 20% в России. С падением курса спрос смещается за границу, и ничего с этим сделать нельзя.
— Расскажите, откуда берутся белорусские устрицы?
— Белорусских устриц, я думаю, все-таки нет. Но белорусские морепродукты берутся следующим образом: Белоруссия является страной Таможенного союза, она не присоединилась к российским контрсанкциям, поэтому в нее можно ввозить сырье из стран, из которых нельзя ввозить в Россию. Белорусские предприятия могут ввозить, например, норвежскую семгу. Они покупают целую рыбу и делают из нее соленое филе, после чего поставляют его на российский рынок как белорусский товар. Это легально и соответствует всем соглашениям Таможенного союза и нашим законам. Или они могут покупать сырую креветку, варить ее и поставлять в Россию. Поэтому появляется «белорусская креветка на картофельных полях». На самом деле это легальный процесс, который, конечно, несправедлив по отношению к российским переработчикам: наш переработчик не может купить, скажем, селедку, а белорусский — может. И это дает конкурентное преимущество белорусским переработчикам.
— Как санкции на ваш бизнес повлияли? Можете как-то оценить? Вам стало лучше или хуже?
— Стало, наверно, хуже, но не только из-за санкций. Потому что санкции случились еще в 2014 году. В августе ввели санкции, а в декабре очень сильно упала цена на нефть, и вместе с ней упал курс рубля. Это гораздо важнее для нас, чем санкции. Из-за падения курса рубля себестоимость всех наших продуктов выросла в два раза, соответственно, упал спрос. Банки отозвали все кредиты, сказав: «Что-то у вас сложное положение, мы думаем, что больше не можем давать вам кредиты. Верните нам весь оборотный капитал».
— Как вы справились с этим?
— Чудом, абсолютно чудом. Мы в 2015 году, в 2016-м должны были разориться. Внезапно один банк вдруг рефинансировал нашу задолженность перед Сбербанком.
— То есть Сбербанк вас мучил?
— Да, Сбербанк нас подвел, вместе с ВТБ. Мы еще после воссоединения с Крымом подумали, что сейчас будет стремная ситуация с иностранными и частными банками, и решили все финансирование перевести в государственные Сбербанк и ВТБ. И оба нам в декабре сказали: «До свидания, просим все вернуть». Мы просили о кредитах все банки подряд, нам все подряд отказывали. В первом квартале 2015 года нам отказали 40 кредитных комитетов. Согласился 42-й, вдруг. Это был банк «Финсервис» (принадлежит партнерам Глеба Франка, с которым «Агама» строила завод на севере России. — Forbes). Он нас профинансировал, чем и спас — мы сумели тогда выкрутиться.
— А почему он вас профинансировал? У вас есть ответ на этот вопрос?
— Нет. Чудо и божья помощь.
— У вас не возникало после этого желания быстро-быстро вырасти, стать очень большим, чтобы уже больше никогда не сталкиваться с такой проблемой?
— У нас возникло желание. Оно всегда было, но оно просто сильнее стало — сократить задолженность, чтобы не работать на кредитные деньги. Сейчас у нас в три раза меньше кредитов, чем тогда.
— Ваша компания в 2017 году покупала «Русскую треску»... (в конце 2017-го «Агама» вошла в долю в проекте «Русская треска» «Русской рыбопромышленной компании» (РРПК) Глеба Франка, зятя Геннадия Тимченко. — Forbes)
— Не покупала — мы строили совместную с РРПК фабрику, успешно построили и уже даже продали.
— Как вы познакомились с Глебом Франком?
— Я с ним ни разу не виделся. Тогда был принят новый закон о том, что будут выделяться квоты на добычу, если компания инвестирует деньги в фабрики. У нас давно была фабрика в Мурманске, соответственно, был большой опыт, как их строить и эксплуатировать. И мы предложили РРПК построить две такие фабрики, получив под них квоты. Они тогда рассматривали вариант развития в Северном бассейне — и согласились. Мы хотели свою фабрику закрыть и развивать эти новые фабрики, делать рыбу совместно с ними, но у них поменялись планы: они купили много квот на вылов краба на Дальнем Востоке и полностью ушли туда.
Бизнес в России стоит дешево
— А вы делаете крабовые палочки?
— Нет.
— Хотела спросить, из чего они.
— Не делаем. Мы думаем о том, чтобы их делать. Но их трудно сделать хорошо. Мы за 20 лет существования не произвели ни одного продукта, которым я не мог бы кормить своих детей. А крабовые палочки... Не факт, что я смогу их производить с таким подходом. Там нужны какие-то добавки. Я, честно говоря, не очень глубоко знаю этот вопрос. Мы периодически его рассматриваем, но приходим к выводу, что они будут сильно дороже, чем в среднем. У нас же продукты все простые, в составе треска и лед — больше ничего.
— Как вы сами оцениваете, сколько ваш бизнес стоит? Если завтра придут покупать.
— Ну, во-первых, что-то не приходят. Относительно годовой прибыли он недорого стоит. В России вообще очень мало стоят активы, поэтому и сделок мало. У нас стоимость бизнеса глазами собственника и глазами покупателя очень сильно отличается. Тебе дают пять годовых прибылей, это 20% процентов годовых. И ты теряешь возможность дальнейшего развития. Если тебе бизнес приносит 100 рублей, тебе за него дадут 500. А 500 рублей — хуже, чем 100 рублей ежегодно от бизнеса. А больше не дадут.
— А у вас какая прибыль? Давайте посчитаем, сколько стоит ваш бизнес.
— В этом году мы продали заводы, это нужно учитывать — в следующем году у нас не будет прибыли от продажи заводов. В этом году мы получили прибыль в 1,3 млрд рублей. Если убрать заводы, получится где-то 600 млн рублей.
— По цене в пять годовых прибылей вы стоите 3 млрд рублей, так?
— Да, наверно. Но мы не продаем.
— А что в бизнесе важнее, прибыль или развитие?
— Ну, во-первых, почему или? Нужно и то, и другое — и развитие, и прибыль. Почему это антитеза? Прибыль отражает то, насколько бизнес хорош. Если он делает что-то хорошее, ему за это готовы платить. Если человек хорошо стрижет, у него будет много людей стричься, прибыльная парикмахерская, а если он плохо стрижет — у него будет мало клиентов, ему будут мало платить и парикмахерская не будет приносить прибыль. Прибыль — это просто свидетельство того, что бизнес работает хорошо, помимо всего прочего. А развитие — это совсем другое дело. Хорошо, конечно, развиваться, развитие — тоже большая ценность. Вот у нас такие главные ценности — доверие и развитие как раз, если к двум словам свести. Ценности, на которых мы в «ТилТехе» (венчурный фонд, созданный Алашеевым совместно с основателем «ВкусВилл» Андреем Кривенко и председателем совета директоров компании «ХимРар» Андреем Иващенко. —