Забота только на словах: почему по факту дети в России не получают должной защиты
Защитой прав детей объясняются многие законодательные инициативы последних лет, в том числе возможность не учитывать их мнение при разводе или запрет на аборт для несовершеннолетних без согласия родителей. Могут ли эти тенденции в сфере правового регулирования считаться адекватным ответом на вызовы нового времени и соответствуют ли они интересам детей на самом деле, рассуждают адвокаты адвокатской коллегии «Монастырский, Зюба, Степанов и партнеры» Виктория Дергунова и Виктория Чеснокова.
Традиционные ценности и мнение ребенка
Сегодня в российском обществе, с одной стороны, подчеркивается значимость создания благоприятной и здоровой среды для развития и воспитания несовершеннолетних, а с другой — прямо или косвенно создаются препятствия для реализации их прав и законных интересов, что делает достижение цели достаточно затруднительным.
Главной инициативой 2024 года в сфере детско-родительских отношений, вызвавшей шквал критики среди юристов и общественных деятелей, стал законопроект о внесении в Семейный кодекс поправок, исключающих возможность учета мнения детей при решении в семье любого вопроса, затрагивающего их интересы, а также их право быть заслушанными в ходе судебного или административного разбирательства.
В пояснительной записке к законопроекту мнение ребенка называется «ветом на мнение родителя» и «троянским конем для внедрения в жизнь российской семьи и российского общества в целом нетрадиционных ценностей, чуждых и деструктивных идей», в то время как право ребенка на его выражение гарантировано с момента принятия Семейного кодекса в 1995 году.
Мнение ребенка, достигшего 10 лет, сегодня считается одним из определяющих доказательств по ряду семейных дел наряду с заключением органов опеки и попечительства и результатами экспертных исследований. Например, оно обязательно к учету судом при определении его места жительства с одним из родителей, порядка общения с ним отдельно проживающему от него родителю, при усыновлении, ограничении или лишении родителя родительских прав, восстановлении в них и некоторым другим.
Учет мнения ребенка не равнозначен согласию с ним. Но несогласие с тем, что хочет ребенок, суд должен мотивировать, например, недостаточной степенью его психического и интеллектуального развития для осознания существа спора, последствий выражаемого мнения и собственных интересов, содержания вопросов, принимаемых решений, индуцированностью со стороны взрослых. Детей, не достигших 10 лет, как правило, опрашивают органы опеки и попечительства.
Таким образом, пока мнение ребенка остается важной составляющей его правового статуса в семье как самостоятельного ее члена, а не просто «приложения» к родителям, а его учет — базовой гарантией осуществления родителями прав и обязанностей в его интересах, что всецело соответствует международной практике.
Спорно и то, что законопроект предлагает исчерпывающе определить, что может в принципе пониматься под «интересами ребенка» (создание условий ребенку, необходимых для его жизни и благополучного развития в соответствии с традиционными российскими духовно-нравственными ценностями) и выделить в отдельную категорию «наивысшие» из них (крепкая семья и сохранение брака родителей; управление, руководство родителя ребенком и контроль над ним и получение воспитания и образования, основанного на традиционных российских духовно-нравственных ценностях).
Как это повлияет на практику разрешения семейных дел с участием детей, ни законопроект, ни пояснительная записка к нему не говорят. Например, значит ли такой наивысший интерес ребенка, как «сохранение брака родителей», что суд может отказать родителям в его расторжении, если против этого выступает ребенок (или он есть в принципе) и неполная семья не соответствует его наивысшим интересам и традиционным российским духовно-нравственным ценностям.