Город в поисках культурной идентичности
Улан-Удэ: русская провинциальная архитектура и монгольская героика
От этого города ждешь чего-то необычного. Одно название чего стоит — не просто улан, а Улан-Удэ. В турецком переводе Гомера есть Приам-паша и Ахилл-ага — кажется, что-то такое же. Однако в названии Улан-Удэ нет ничего древнемонгольского, это всего лишь перевод на бурятский язык названия Красная Уда, которое городу дали только в 1934 году. А до того он назывался Верхнеудинск (с 1735-го) и просто Удинск (с 1690-го), а Уда — это речка, приток Селенги. И в Центральной России трудно найти столь прекрасно сохранившиеся русские города.
Этот текст — часть проекта «Портреты русской цивилизации», в котором Григорий Ревзин рассказывает, как возникли главные города России, как они развивались, как выглядят сейчас и почему так вышло.
Улан-Удэ стоит на реке Селенге. «Селенга хранит тайну своего имени. Оно произошло не то от бурятского слова “сэл”, что значит “разлив”, не то от эвенкийского “сэлэ”, то есть “железо”, но мне слышалось в нем имя греческой богини луны, Селены. Стиснутая поросшими лесом сопками, часто окутанная туманом Селенга была для меня загадочной “лунной рекой”» (это текст Леонида Юзефовича, написанный им для проекта «Тотальный диктант» в 2017 году). Бурятия, шаманы, буддизм.
Там есть памятник Гэсэру — сыну Неба, прамонгольскому магу-воителю, вылупившемуся из вселенского яйца (2006, автор — академик РАХ Александр Миронов). Памятник конный, в стиле китайской «терракотовой армии», хотя в лице Гэсэра есть что-то общее с товарищем Модогоевым Андреем Урупхеевичем, первым секретарем обкома Бурятской АССР, памятник которому тот же Александр Миронов установил в этом городе в конце былых времен. Скульптура стоит на проспекте Победы, так что теперь, видимо, под этим топонимом имеется в виду не только Победа, но и победа пресветлого Гэсэра над демонами-мангасами.
Гэсэра писатель-фантаст Сергей Лукьяненко (впоследствии очень патриотический) сделал одним из главных героев серии популярных романов про дневной и ночной дозоры (фильм Тимура Бекмамбетова по ним вышел в 2004-м, на два года раньше памятника). А борьбу с мангасами писатель-фантаст Андрей Лазарчук (также впоследствии очень патриотический) в также популярном романе «Посмотри в глаза чудовищ» (1997) сделал основным посмертным поприщем поэта Николая Гумилева, как бы продолжившего дело Гэсэра. Правда, последний роман написан в соавторстве с Михаилом Успенским, безвременно ушедшим в 2014 году еще либералом и западником. Но все же есть основания полагать, что Улан-Удэ — это место, где мог бы побывать каждый фанат «Дозоров». Да и каждый юноша, располагающий в дальнейшем стать патриотом-фантастом. Прамонгольский эпос вдохновляет патриотические настроения.
Тем более что в рассуждении судеб русского мира картину в Улан-Удэ застаешь идиллическую.
Если посмотреть на план города, то в центре вы увидите 12 почти квадратных кварталов екатерининского города (нынешний Советский район), начинающихся от Свято-Одигитриевского собора и идущих к площади Ленина, а вокруг центра — слободы с деревенским рисунком застройки, когда территория нарезается дорогами на продольные лоскуты, в которых владения соприкасаются задами, а дома вытаскивают на красную линию. Таких планов в Центральной России множество — собственно, все, которые делала комиссия Министерства внутренних дел, возглавляемая Вильямом Гесте,— везде вы видите регулярную центральную часть, вписанные в нее храмы, торговые ряды, присутственные места, и везде слободы с тем же паттерном застройки. И названия улиц Улан-Удэ ласкают слух русской провинциальной нетронутостью — Куйбышева, Свердлова, Кирова, Фрунзе, Лейтенанта Шмидта. Но в Центральной России в такой городской план вписались дома иногда эпохи расцвета русского капитализма, чаще сталинские кварталы и повсеместно — пятиэтажки и брежневские пластины. А в Улан-Удэ такого очень мало.
Даже пятиэтажки тут редкость (они, стоит заметить, несут на себе попытки вышивания национальным узором по бетонной панели), сталинского жилья, кажется, вообще один дом, а дореволюционной застройки выше трех этажей нет. Весь город застроен купеческими домами с «образцовыми фасадами» XIX века, примерно пополам деревянными и каменными, и сохраняет такое очарование русской провинции, какое бывает, кажется, только на сцене Малого театра. И конечно, слободы, которых в таком виде нигде не осталось: деревянные одноэтажные дома, поставленные плотно друг к другу, с пропуском в один дом. Они и тут сохраняются как-то чудом, в Улан-Удэ резко континентальный климат, тут постоянно то пожары, то наводнения, страдают целые кварталы. Эти слободы с деревянными домами и советскими бараками даже разрослись в постсоветское время. Буряты массово переезжают в свою столицу, привозя совсем не городской образ жизни, тут пахнет бараниной, жилье тут, судя по прессе, возникает самостроем, время от времени с этим борются, потом как-то легализуют, так что архаический способ развития русского города тут вполне себе жив.
Можно более или менее правдоподобно объяснить, как это могло так сохраниться, хотя объяснение возникает в области, несколько сдвинутой в сторону от умопостигаемой реальности (как, впрочем, многое в Улан-Удэ). Главным событием в жизни этого города было открытие Суэцкого канала в 1869 году в Египте. Удинск, основанный как казачий острог для сбора ясака с местных народностей, в XIX веке превратился в город для караванной торговли с Китаем. Возник прекрасный «чайный путь», идущий от Иркутска через Улан-Удэ в Кяхту на самой границе с Монголией. Но когда открыли канал, чай пошел иным путем. Кяхта вообще захирела, а Улан-Удэ — нет, через него в 1900 году прошла Восточно-Сибирская железная дорога. Но его купеческий рост прекратился — отсюда консервация «замоскворецкого» образа.