«Седьмая щелочь» Полины Барсковой
Выбор Игоря Гулина
Филолог и поэт Полина Барскова — самый последовательный и, может быть, самый разносторонний исследователь ленинградской блокады в современной русской культуре. Она обращается к блокадному опыту в научных статьях и стихах, эссеистике и прозе. «Седьмая щелочь» — продолжение этой многолетней работы. Знать это стоит не потому, что без предыдущих книг Барсковой можно чего-то не понять. Просто это знание проясняет интонацию книги: здесь — не введение в поэтику блокады, не подступ к теме. Скорее — невозможность от нее отступиться, перестать думать. Это документ своего рода одержимости.
Барскова, изящный стилист и интеллектуал с современным исследовательским аппаратом, хочет хотя бы немного овладеть абсолютно чужим, запредельным блокадным опытом. Единственный способ сделать это — дать блокаде в какой-то мере овладеть ею самой. Вся работа Барсковой основана на колебании перспективы между трезвым взглядом человека пораженного, раздавленного, но находящегося в безопасности и оттого, конечно, непонимающего, и попыткой стать медиумом блокадных писателей, настроить свой голос в один тон с их голосами, позволить им проговорить нечто через себя. Остранение как психическая тактика отчасти усвоена Барсковой у великой блокадницы Лидии Гинзбург. Она первой заметила, что при всей бесчеловечности этого события блокада дала шанс состояться новой, невозможной до того литературе. Этот парадокс и составляет центр «Седьмой щелочи».
Барскову интересует блокада как поэтическое событие — может быть, одно из самых интенсивных событий в русской поэзии ХХ века. Почему в этот период монструозного преображения тела и духа, отмирания всего человеческого, торжествующей со всех сторон смерти люди вообще писали стихи? Как это недоступное языку состояние заставляло язык преобразиться или, наоборот, проверяло его на прочность? Почему блокада не только убивала, но и создавала поэтов?