«Пытается теперь делать ходы в грязной политической игре»
Как советская пропаганда поминала звездных невозвращенцев — артистов, спортсменов и музыкантов, оставшихся на Западе
Сенатор от Крыма Сергей Цеков предложил принять закон, запрещающий упоминать в СМИ имена артистов, покинувших Россию после начала спецоперации. Немногим ранее спикер Госдумы Вячеслав Володин предложил лишать гражданства тех, кто ведет себя «подло и предательски» — «делает заявления, преподнося их как свои личные убеждения, как борьбу за мир». На ТВ идут обсуждения артистов, уехавших из России и осудивших ее политику,— их называют «предателями» и «отщепенцами». Трудно сказать, сознательно ли во всех такого рода выступлениях используются сценарии и риторика, применявшиеся когда-то к советским звездам, попросившим убежища на Западе, или она самовозродилась в новых условиях. Однако уместно вспомнить самые яркие из таких случаев.
То, что называется теперь нейтральным словом «релокация», в советское время было рискованным шагом: публичные персоны, решившие «выбрать свободу», оказывались на передовой холодной войны и, как казалось, навсегда отрезали себе путь назад. Как относиться к тому, что известный всей стране человек попросил политического убежища на Западе? В СССР этот вопрос решался по-разному. Если артист не вернулся с гастролей, но при этом не делает громких политических заявлений, этого могли попросту не заметить, а о существовании самого артиста забыть — как случилось в начале 1970-х с артистами балета Наталией Макаровой и Михаилом Барышниковым: их имена исчезли из афиш и программок, как будто их и не было. Точно так же в 1980-е эпизоды с участием актера Савелия Крамарова будут вырезать из фильмов перед показом по ТВ. Это варианты мягкого забвения.
Другое дело, если уехавший выступает с осуждением политики советского руководства или принадлежит к числу потомков советской элиты. В таких случаях разворачивались полноценные кампании по дискредитации. У любых пропагандистских акций в СССР был строгий, утвержденный на самых высоких уровнях власти регламент. Разоблачения невозвращенцев всегда проходили по единому сценарию:
— уехавший — невеликого таланта человек, лучшие годы его давно позади, его искусство народу глубоко чуждо;
— Родина дала ему все, а он повернулся к ней спиной и поливает ее грязью;
— жалобы на то, что в родной стране его ограничивали жесткими цензурными рамками — безосновательны: ему были предоставлены все возможности, для него были открыты все двери;
— любые разговоры о «несогласии с политикой руководства страны» — лишь ширма для корысти: на самом деле уехавшего интересуют лишь «щедрые подачки заокеанских хозяев».
Также в ход шли «материалы зарубежной прессы», подтверждающие тезисы пропаганды; еще лучше, если в западных изданиях появляются комментарии экспертов, рассказывающих, что карьера «невозвращенца» клонится к закату, а жизнь на Западе не так проста, как ему кажется. Лучшие помощники в таких кампаниях — оставшиеся в СССР бывшие коллеги, готовые сообщить, что герой публикации и так был человек с гнильцой, но ему это прощали, после отъезда его алчность и лицемерие раскрылись в полную силу. Нет сомнений, что уехавший горько пожалеет о своем шаге и приползет просить прощения — но сможет ли Родина простить человека, который поступил с нею так?
Пик кампаний всегда приходился на момент, следовавший за объявлением недавней звезды невозвращенцем, но всякое новое антисоветское выступление изменника в западных СМИ неизменно сопровождалось советскими публикациями, сообщавшими о его творческих неудачах за границей и личностном кризисе. Начиная с середины 1980-х между подобными публикациями и триумфальным возвращением их героев на родину проходили считаные месяцы.
Людмила Белоусова и Олег Протопопов
(Год невозврата — 1979)
Двукратные олимпийские чемпионы и четырехкратные чемпионы мира по фигурному катанию, в 1970-х Белоусова и Протопопов закончили спортивную карьеру и работают солистами Ленинградского балета на льду. Оказавшись вместе с труппой балета на гастролях в Швейцарии, они приходят в полицейский участок и просят политического убежища. На родине их лишают звания заслуженных мастеров спорта и вычеркивают их фамилии из спортивных справочников.
«Можно прожить с человеком многие годы и все-таки не узнать до конца подлинную его сущность. Не только порвали с Родиной, но и оклеветали ее! Но моральный крах не случается внезапно, как обвал. Скатываются вниз постепенно. Иногда даже незаметно для других… Нас поражало: как в них может сочетаться природная одаренность с нетерпимыми для всех чертами характера. Всегда удручали их зазнайство, неуважение к товарищам, желчность. И их страсть к наживе. Раньше мы посмеивались над ней как над слабостью избалованных и благополучных. Потом стали все больше задумываться: что это — крохоборство, стяжательство? Их натура? Сейчас уже под другим углом зрения вспоминается то, чему порой удивлялись…
Получив по чьей-то ошибке два комплекта аппаратуры в одной упаковке, они не постеснялись заявить, что в коробке был лишь один видеомагнитофон, и ни уговоры, ни слезные просьбы пострадавшего не поколебали их. Так и присвоили не принадлежавшее им, поступившись совестью и мнением людским. Удирая за границу, туго набивали чемоданы. Среди их вещей оказалась даже швейная машинка, что потом вызвало иронию у западных журналистов.
Новую свою жизнь за рубежом Протопопов и Белоусова начали опять же со стяжательства и обмана... Вопрос у них прежний: „А сколько за это заплатят!“ Ведь предательство тоже может стать бизнесом. Наша страна без них проживет. А большое ли они приобретение для Запада?»
(«Чтобы забыть уже навсегда…», фигурист Алексей Уланов, «Литературная газета», 31 октября 1979 года)
Максим Шостакович
(Год невозврата — 1981)
Художественный руководитель Симфонического оркестра Министерства культуры СССР и сын Дмитрия Шостаковича остается в Германии по окончании очередных гастролей вместе с собственным сыном, пианистом Дмитрием (впоследствии автором гимна НБП [прекратившей свое существование национал-большевистской партии, признана экстремистской организацией, деятельность ее запрещена на территории РФ]).
«У гениальных людей вовсе не обязательно столь же одаренные дети. Но каждый сын обязан дорожить отцовской честью. Максим же ронял ее тем, что, не унаследовав талантов, паразитировал на имени отца. Получал посредственные оценки и в музыкальной школе, и в Консерватории, и позже. Став дирижером, он строил из себя неоцененное дарование, претендуя на роль великого музыканта, наследника Дмитрия Шостаковича…
Ради этой цели — осквернить образ великого патриота и гражданина Страны Советов Дмитрия Дмитриевича Шостаковича — не жалели ни усилий, ни денег. Прекрасно зная присущий себялюбцу Максиму комплекс неполноценности, пели с разных сторон медовые речи о его недооцененности на родине, о грядущей славе на Западе. Психологи! Знали, что метили в самую уязвимую точку. Прекрасно знали, хотя не мог пожаловаться Максим на отсутствие внимания к нему со стороны коллег и учреждений культуры. Не многие, как он, имели возможность дирижировать лучшими оркестрами, руководить большим коллективом, выезжать в гастрольные поездки по миру. Он по-прежнему жил в лучах отраженной отцовской славы. И там, где недоставало собственных способностей, умел сыграть на имени отца. Не забывал при этом исправно получать по праву на наследство тысячи за труд отца, за исполняющиеся во всем мире сочинения Д. Д. Шостаковича…