Что могли позволить себе Цветаева и ее сын в СССР конца 30-х годов. Главы из нового романа Сергея Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве»
Документальный роман о жизни семьи Цветаевой в предвоенной Москве и во время войны. «Сноб» публикует четыре главы из книги, вышедший в издательстве «Редакция Елены Шубиной». По ним можно составить довольно полное впечатление о том, что ели, как одевались и что могли себе позволить как близкие знаменитого поэта, так и простые советские люди. А еще — что о потреблении сталинских времен думали герои книги и их современники. Роман «Парижские мальчики в сталинской Москве» номинирован на премию «Сноба» «Сделано в России»
Сергей Николаевич:
Действие книги начинается с возвращения Марины Цветаевой с сыном Георгием Эфроном в Россию из Парижа. Примерно тогда же, с 1940 по 1943 год, молодой человек ведет дневник — летопись своей московской жизни, а потом и военных будней: после него осталось порядка 800 страниц рукописей. По ним Сергей Беляков, историк и литературовед, написал «Парижских мальчиков» — осмысление событий жизни молодого Эфрона и двух его друзей. История подана в публицистической форме, со множеством авторских отступлений. В значительной степени этот документальный роман представляет собой экскурс по московской жизни конца 30-х – начала 40-х. Из книги можно узнать, например, сколько стоили советские презервативы или в скольки столичных магазинах в 1939 году продавали бананы. Последнее письмо 19-летнего сына Цветаевой было написано летом 1944 года, всего за несколько недель до того, как он пропал без вести в боях под Витебском.
Шопоголик
В России до сих пор считается, будто мужчины должны ходить на рыбалку и охоту, с удовольствием копаться в двигателе автомашины, а пить — непременно крепкий алкоголь. Мур пил вино, хотя и коньяк пробовал, и даже пастис (во Франции, естественно). Представить Георгия Эфрона с удочкой или двустволкой просто невозможно. Если бы он раз богател и завел личный автомобиль, то вряд ли стал бы собственноручно его чинить. А вот ходить по магазинам он очень любил. Не в очередях стоять, конечно, но выбирать что-нибудь интересное, глазеть на витрины, прицениваться к товарам.
Эта привычка — еще парижская: «Мур уже выклянчивает новогодний подарок, а сейчас в 10-й раз пошел в B. Marchе смотреть», — писала Цветаева Сергею Яковлевичу в декабре 1938-го. Муру тогда не исполнилось и четырнадцати.
Для Мура очень важно, чтобы рядом были магазины. Район ему нравился, если вокруг были «лавки». Слово в СССР уже устаревшее. Возможно, так говорили в семье. А возможно, Мур просто мысленно переводил с французского. И говорил «лавка» вместо привычного ему «boutique» — бутик. Хотя и к универсальным магазинам он привык и любил проводить в них время: «Схожу в парикмахерскую, порыскаю по универмагам, в общем — развлекусь».
Мур любил богатые магазины, любил красивые, изящные вещи. Правда, у него было мало денег. Одежды, наоборот, хватало. Но кое-что они с Цветаевой все-таки покупали и в московских магазинах. Так, Муру купили кожаный портфель. Многие дети и даже взрослые ходили тогда с дешевыми, всем доступными парусиновыми и брезентовыми портфелями. Кожаный портфель с латунными застежками — если не предмет роскоши, то атрибут человека солидного и успешного. Лишь в голодном 1943-м Мур будет вынужден продать его, о чем напишет с горечью: «Продал мой портфель, мой символ, мою эмблему».
Особая страсть Мура — коллекционировать самопишущие ручки. Тогда все писали ручками перьевыми, обмакивая в чернила металлическое перо. Шариковых ручек еще не было в употреблении, но существовали самопишущие ручки (авторучки), куда чернила набирали специальным насосиком. Мур пристрастился к ним еще во французской школе, и они ассоциировались у него с Парижем, прежде всего — с его любимым Монпарнасом:
«В витринах магазинов, — вспоминал он, — выставлены самопишущие ручки, при помощи электричества выводящие бесконечные вензеля своими золотыми перьями».
Мур нашел такие ручки и в сталинской Москве. Стоили они недешево, но Георгий покупал их при первой же возможности. 1 июня он приобрел ручку за 33 рубля 70 копеек: «...эти отличные ручки опять появились в магазинах — я купил эту ручку на Кузнецком мосту». Они продавались и на улице Горького, где был даже специализированный магазин «Авторучка». Магазин был дорогой. «Откуда такие цены?» — удивлялся корреспондент «Вечерней Москвы». Уже в конце июня Мур увидел еще более интересную ручку — за 45 рублей. Как же горько он сожалел, что не может ее купить: в кармане всего шесть рублей, а мать не даст денег, потому что ручек у него и без того много. Но вот Цветаева получила гонорар за переводы, Мур тут же получил новую порцию карманных денег — и незамедлительно их потратил: купил-таки ручку за 45 рублей.
Дорого ли это? Судите сами. По словам Елены Сергеевны Булгаковой, килограмм икры в диетическом магазине на Арбате стоил 69 рублей. Средняя зарплата промышленного рабочего в 1940 году — 340 рублей, повара — 221 рубль, тракториста или механика на МТС — 264 рубля. 400 рублей — зарплата молодого специалиста в Москве. Вике, дочке обеспеченного профессора из романа «Дети Арбата», это кажется ужасной бедностью: «...молодые начинают с нуля, с четырехсот рублей, не ее стиль привести нахлебника в дом». А ведь многим эти четыреста рублей казались гарантией благополучия. По словам Андре Жида, обед в очень хорошей совхозной столовой недалеко от Сухуми стоил 2 рубля, при этом рабочие в совхозе получали 75 рублей в месяц, и такой обед был им не по карману. И это в процветающей Абхазской АССР! А как жили в это время колхозники и рабочие совхозов где-нибудь на Вологодчине, на Ярославщине, в Верхнем и Среднем Поволжье, на Урале, в центрально-черноземных и нечерноземных областях, ни Андре Жид, ни даже Мур (до осени 1941 года) и представить себе не могли. В 1940-м советский колхозник в среднем получал на трудодень 92 копейки. В году было около 250 трудодней. Но если даже считать 30 трудодней за месяц, то получится, что колхозник зарабатывал 27 рублей 60 копеек398. Вот это и есть подлинная нищета.
Таким образом, на две ручки Мур потратил 78 рублей 70 копеек. Больше зарплаты работника абхазского совхоза-миллионера. Намного больше средней зарплаты колхозника. Больше четверти зарплаты городского рабочего.
Вообще количество карманных денег у Мура варьировало от 6 рублей (18 июня) и даже двух (29 июля) до 100 рублей (24 августа). Деньги, разумеется, давала Цветаева. Кроме того, Мур с разрешения матери сдавал книги в букинистический магазин, выручка составляла от 30 до 60–70 рублей. Правда, часть этих денег он тут же тратил на покупку новых книг. Таким образом, шел некоторый обмен. Для Мура было естественно купить книгу, прочитать ее, а потом продать, чтобы купить новую или же потратить деньги на мороженое, на газировку, на пирожки — и на новые самопишущие ручки, конечно.
Универсальные магазины
Еще в начале тридцатых в Москве были карточки на продукты, готовой одежды продавалось мало, а приличную ткань можно было купить только за валюту или золото в Торгсине. В 1935-м карточки отменили, в 1936-м закрыли торгсины. В магазины стали завозить больше товаров. Само собой, к ним сразу выстраивались очереди. Покупатели приходили за несколько часов до открытия, ведь товаров на всех не хватало. Не все иностранцы замечали эти очереди. Но въедливый Андре Жид ушел из роскошного шестикомнатного номера «Метрополя», чтобы смешаться с московской толпой и увидеть повседневную жизнь советских людей. Очереди его поразили.
Из книги Андре Жида «Возвращение в СССР»: Стоят человек двести или триста, спокойно, терпеливо — ждут. <...> ...Захожу в магазин. Громадное помещение, невообразимая толкотня. <...> Каждый ждет своей очереди, стоя или сидя, часто с ребенком на руках. <...> Здесь можно провести все утро, весь день — в спертом воздухе, которым, сначала кажется, невозможно дышать, но потом люди привыкают, как привыкают ко всему.
При этом качество товаров показалось Жиду ужасным, он даже не смог подобрать в Москве сувениры для парижских друзей: «Товары, за редким исключением, совсем негодные. Можно подумать, что ткани, вещи и т.д. специально изготавливаются по возможности непривлекательными, чтобы их можно было купить только по крайней нужде, а не потому, что они понравились». По словам французского писателя, в СССР готовы покупать вещи, показавшиеся бы «у нас на Западе» безобразными.
В том же 1936-м в СССР приехал Луи-Фердинанд Селин — собирался получить гонорар за русский перевод своего романа «Путешествие на край ночи». До Москвы он не доехал, оставил описание Ленинграда, которое до сих пор шокирует читателей. Вместе с Натали, своей переводчицей, Селин прошелся и по магазинам. По словам Селина, даже в Либерии и Камеруне, где он «торговал с дикарями», «спекулировал тоннами», он не решился бы предлагать покупателю такие товары: «...у меня бы рука не поднялась. Когда я называю советские товары «жалкими отбросами», я ничего не преувеличиваю. Я обошел все их магазины на больших улицах вместе с Натали. Такого дерьма, каким они торгуют, я еще нигде не видел. Воистину нужно быть гением, чтобы суметь здесь одеться. Их ткань — это настоящая пакля, даже нитки не держатся... И за это надо платить! Обратите внимание!.. Нужен целый воз денег, чтобы сделать самое обычное приобретение... несколько хлопчатобумажных отрезов!..»