Vogue

Птица счастья

Звезда Штутгартского ба­ле­та и ча­стый гость мос­ков­ских под­мост­ков Фридеман Фогель — принц на сцене и в жизни

Фото: Matthew Brookes. Стиль: Mika Mizutani. Текст: Мария Сидельникова

«Oпаз­ды­ва­е­те? Не страш­но, па­риж­ские проб­ки, по­ни­маю. Вопросы про лич­ную жизнь? Буду вам при­зна­те­лен, если бы мы смог­ли их оста­вить в сто­роне…» Звезда ми­ро­во­го ба­ле­та Фридеман Фогель го­во­рит как тан­цу­ет: что ни фра­за, то связ­ка иде­аль­но вы­ве­рен­ных, гар­мо­нич­но вы­стро­ен­ных слов. Невероятно, но ему уже трид­цать семь — это­му при­вет­ли­во­му юно­ше с от­кры­тым взгля­дом, спо­кой­ным го­ло­сом и мяг­ки­ми, как его ко­ша­чьи глис­са­ды, ин­то­на­ци­я­ми. В жиз­ни ему все да­ет­ся так же лег­ко, как на сцене. «Принц — мое есте­ствен­ное со­сто­я­ние, — не без са­мо­иро­нии от­ве­ча­ет Фридеман. — Но со­всем не обя­за­тель­но быть глу­пым прин­цем, мож­но быть по­э­тич­ным». Он из таких.

В Париж, где мы встре­ча­ем­ся, Фогеля за­нес­ло все­го на день. Уже зав­тра он упорхнет в Рим, от­ту­да пе­ре­ле­тит в Нью-Йорк, а там ру­кой по­дать до Токио. Есть на­деж­да, что вес­ной он за­глянет и в Москву — стан­це­вать на сцене Музыкального те­ат­ра име­ни Станиславского. Недаром же его фа­ми­лия с немец­ко­го пе­ре­во­дит­ся как «пти­ца». «Не могу тан­це­вать все вре­мя на од­ной сцене, на­чи­на­ет­ся клау­стро­фо­бия», — сме­ет­ся тан­цов­щик. Как од­на­жды точ­но под­ме­тил ис­то­рик ба­ле­та Вадим Гаевский: «Мечта об аб­со­лют­ной сво­бо­де — про­фес­сио­наль­ная бо­лезнь ба­лет­но­го ар­ти­ста». Cегод­ня она при­ни­ма­ет мас­штаб эпи­де­мии. Фридеман Фогель, Роберто Болле, Марсело Гомес, Дэвид Холберг, Сергей Полунин, Полина Семионова, Наталья Осипова и еще с де­ся­ток пре­мье­ров-кра­сав­цев и прим-кра­са­виц рас­се­ка­ют по сце­нам ми­ро­вых те­ат­ров, укра­шая со­бой афи­ши ба­лет­ных фе­сти­ва­лей и гала. Границ для них дав­но не су­ще­ству­ет, ка­ба­ла те­ат­раль­ных кон­трак­тов им неведома.

Пятый и са­мый млад­ший из сы­но­вей, Фридеман по­шел по про­то­рен­ной до­рож­ке. Один из бра­тьев тан­це­вал в Штутгартском ба­ле­те, что и опре­де­ли­ло вы­бор бу­ду­щей про­фес­сии. «Ему было слож­нее, — объ­яс­ня­ет он. — Это в России ба­лет­ный ар­тист на осо­бом по­ло­же­нии, а в Германии у на­шей про­фес­сии нет та­ко­го пре­сти­жа. Мечтать стать тан­цов­щи­ком для маль­чи­ка несколь­ко стран­но. Но я смот­рел на бра­та и хо­тел тан­це­вать». Фогель на­чи­нал в мест­ной Школе Джона Крэнко. Все, что свя­за­но с тан­цем в Штутгарте, но­сит имя это­го хо­рео­гра­фа, ко­то­рый в 1960‑х не про­сто вы­вел про­вин­ци­аль­ный ти­хий немец­кий го­род на ми­ро­вую ба­лет­ную сце­ну, но и вы­пу­стил из-под сво­е­го кры­ла луч­ших совре­мен­ных по­ста­нов­щи­ков — Джона Ноймайера, Иржи Килиана, Уильяма Форсайта. «Родители пе­ре­стра­хо­ва­лись, от­да­ли меня по­бли­же к дому — вдруг пе­ре­ду­маю! Единственное, о чем я жа­лею в сво­ей ка­рье­ре, — так это то, что не по­ехал учить­ся в Санкт-Петербург, по­то­му что Вагановской шко­ле в мире нет рав­ных», — при­зна­ет­ся тан­цовщик.