«В театре не должно быть запретов»: Юрий Бутусов — о свободе и профессии режиссера
Театральный режиссер Юрий Бутусов уже больше 20 лет ставит спектакли, в которых классические произведения кажутся написанными сегодня. В интервью Forbes Life он рассказывает, почему театр — это идеологическое поле и почему во главе него всегда должен стоять режиссер
Отметивший в 2021 году 60-летний юбилей Юрий Бутусов не раз получал «Золотую маску» за свои спектакли, но говорит, что каждый из них готов совершенствовать бесконечно. Его постановки успешно идут на сценах Театра имени Евгения Вахтангова, «Сатирикона», Театра имени Пушкина и Театра им. Ленсовета, а в 2020 году Бутусов набрал свой первый режиссерский курс в ГИТИСе. Forbes Life узнал у режиссера, что он сегодня рассказывает студентам о профессии, есть ли у театра шанс выжить в условиях цензуры и как ему удается выбирать пьесы, которые настолько отражают дух времени.
— Большая часть ваших спектаклей поставлена по произведениям, которые написаны несколько десятилетий, а то и столетий назад. Насколько на вашу работу сегодня влияют внешние обстоятельства, окружающий мир за окном?
— Это не может не влиять. Не коммерческий, а хороший, настоящий, проблемный театр, который меня интересует, и театр, который задает вопросы, — это и есть отражение того, что происходит за окном. И он безусловно связан с миром, в котором мы живем.
Последний спектакль, который я поставил в «Сатириконе», — это современный текст. Он основан на «Ревизоре», но пока он сочинялся, у нас возникла внутренняя потребность переосмыслить текст, и мы с драматургом Михаилом Дурненковым это сделали. Оттолкнувшись от «Ревизора», мы проводим мосточки в сегодняшний день.
— В предыдущих спектаклях вы обычно почти не меняли оригинальный текст. Почему в этот раз вы почувствовали такую потребность?
— Каждая работа — это новый путь, новая структура, создание новой реальности, поэтому каждый спектакль требует своего подхода и способа репетиции. Процесс никогда не может быть одинаковым. Это связано с автором и соответствует тому, какой я сегодня, какие артисты вместе со мной. Когда я работаю с классическим текстом, моя основная задача — пропитать его современными чувствами, мыслями. Иногда удается лучше, иногда хуже, но смысл именно в этом.
Это банальность, но театр действительно существует здесь и сейчас. Вы пришли сегодня в зал, вы играете спектакль — вот это и есть театр, и нужно, чтобы зритель вошел с вами в резонанс.
В этом и есть отличие театра от всех остальных видов искусства: он дает непосредственный человеческий контакт в конкретную секунду
Он не должен смотреть отстраненно, как будто это история про каких-то далеких от него людей и дела минувших дней. Для меня в этом и режиссерская задача, и концепция, и смысл: растворение пришедшего в театр человека в среде, которую мы с артистами создаем. Мы как будто летим в одном самолете — одновременно и неподвижно находясь в одном пространстве, и двигаясь с огромной скоростью.
По сути речь всегда идет о разрушении четвертой стены, но в каждом спектакле оно происходит по-разному, потому что взаимодействие зрителя и сцены, зрителя и актеров каждый раз должно быть уникальным и единственным. В этом и есть отличие театра от всех остальных видов искусства: он дает непосредственный человеческий контакт в конкретную секунду.
Никакого изначального плана менять текст Гоголя у меня не было. В какой-то момент я почувствовал, что хочу попробовать создать текст спектакля во время репетиционного процесса, как это случалось во времена, скажем, Шекспира. И мы вместе с актерами и с Мишей это делали. Конечно, было непросто, случались скандалы и споры, но все-таки мы дошли до конца и, на мой взгляд, смогли выстроить цельное произведение из этого живого, импровизационного опыта.
— Чтобы создавать такое, должна быть большая степень доверия как между режиссером и драматургом, так и между вами и артистами. Это стало возможным, потому что это ваш далеко не первый спектакль с актерами «Сатирикона» или вы просто умеете выстраивать такие отношения?
— Поиск особого репетиционного языка каждого спектакля входит в мою режиссерскую работу. Конечно, он требует и доверительности, и открытости, и какой-то «обожженности» друг другом. Вне такого доверия и небоязни для меня невозможен репетиционный процесс, честно говоря, это попросту мне не интересно. Сперва бывает нелегко, но когда этот барьер, который всегда существует, преодолевается, репетиции становятся радостными и очень честными. И все усилия, которые приходится прилагать, окупаются этой радостью.
На мой взгляд, репетиция — это самое важное в театре, недаром великий Анатолий Эфрос назвал свою книгу «Репетиция, любовь моя». Ведь, с одной стороны, постановка спектакля — это работа, требующая анализа, разбора, изучения предмета, которым ты занимаешься. А с другой, конечно, в ней есть что-то от игры, от природы — от таких вещей, с которыми слово «работа» не очень сочетается. Найти баланс чрезвычайно важно. Я учился этому довольно долго и до сих пор не могу сказать, что у меня есть все отмычки в кармане.
Спектакль всегда требует интуитивного нащупывания дороги, и оно, конечно, связано с теми, кто с тобой рядом. То, что я знаю этих людей давно, мне помогало. Мы доверяем друг другу. Нашей первой работой с Райкиным был «Ричард III» (спектакль по пьесе Уильяма Шекспира, который идет в театре «Сатирикон» с 2004 года. —