Специалист по смерти
Если ваш ребенок основательно погружен в тему смерти, это вовсе не значит, что нужно опасаться суицида. Может быть, перед вами будущий ученый с мировым именем?
Материал предназначен для лиц старше 18 лет
— Помогите мне, пожалуйста, разобраться. Мой сын зациклен на смерти.
— Ой! — сказала я вслух. И подумала ровно то же самое.
Я слышала и читала, что психологически работать с суицидниками (а раз «зациклен», так наверное попытки неоднократные?) надо каким-то особым образом, и этому, по всей видимости, надо как-то отдельно учиться, а я никогда не училась. И ведь главное-то во всем этом деле — вечное гиппократовское «не навреди», а в такой истории чем-нибудь случайно навредить, конечно же, легче легкого…
— Вы уверены, что пришли куда надо? — осторожно спросила я у сидящей передо мной женщины. — Может, вам лучше все-таки поискать психиатра?
— Ой! — в точности как я воскликнула женщина и махнула рукой. — Да сколько их уже было! И так, и сяк, и наперекосяк. Не говоря уж о том, что он сейчас сам там работает.
— Работает?
— Ну да.
— Где?
— Да в психушке.
У меня немного отлегло от сердца. Во-первых, сын пришедшей ко мне дамы — не ребенок, а взрослый человек. Во-вторых, у него официально диагностированное психиатрическое заболевание. А в-третьих, сама схема была мне хорошо известна — многократные, с детства, пациенты психиатрических клиник вполне могут в ремиссии там же и подрабатывать — разнорабочими или еще как, это знакомый им мир, и они в нем вполне ориентируются. Я с таким встречалась неоднократно и все в этом понимала.
То есть получалось, что мужчина сейчас в устойчивой ремиссии, а женщина, разумеется, все эти годы переживающая за сына, пришла к новому специалисту просто «за поговорить». Это мы можем, конечно.
— Ага, теперь понятно, — я бодро подвела итог своим размышлениям и снова переключилась на посетительницу. — Давайте конкретно. В чем выражается «зацикленность» на смерти вашего сына? Попытки суицида? Как? Когда? Сколько?
— Да ни одной. Никогда, — женщина сделала рукой странный жест, напоминающий не случившуюся попытку перекреститься.
— Гм. А тогда — что же? И какой у него официальный диагноз?
— Да никакого, в том-то и дело! — воскликнула она с досадой. — Ну то есть что-то нам такое с детства, конечно, писали — МКБ (Международная классификация болезней. — Прим. авт.) то, МКБ се, один психиатр одно напишет, другой невролог другое, а по сути — пшик. И главное — что с этим делать, так никто никогда и не сказал…
— А давайте вы мне расскажете подробнее и желательно с самого начала, — предложила я. Мне показалось, что на данный момент мы обе заинтересованы именно в таком развитии событий: ей хочется рассказать, а мне уже хочется услышать.
История и вправду оказалась необычной.
Женщину звали Полиной. Ее сына — Семеном. Семен родился самым обычным, здоровым ребенком, который в раннем детстве никому никаких хлопот не доставлял. Ел, играл, ходил в садик. С детьми и взрослыми не конфликтовал, особого внимания не требовал, всегда умел занять себя сам.
— Я уж сейчас и не помню, когда все началось, — вздыхает Полина. — Но очень, очень рано, это точно. Либо в подготовительной группе, либо уже в школе, в первом классе. Он стал спрашивать про смерть.
— Для этого возраста это как раз нормально, — уточнила я. — Этап развития. Первый экзистенциальный кризис, формирование первого мировоззрения. «Мама, а ты умрешь?»
— Да-да, точно, вот это самое! — закивала Полина. — И мы тогда удивились, конечно, но ровно так и решили: все нормально, со всеми бывает, пройдет. Но у него-то оно так и не прошло, вот в чем дело!
— Может быть, вы тогда отказались говорить на эту тему, что-то объяснять? И он испугался?
— Если бы. Да мы просто изошли на объяснения. В этот год и во все последующие. А боялся вовсе не он. Боялись окружающие.