Рада Русских
Бизнесвумен, меценат и адепт rewearing купила заброшенную дачу Месмахера в Шуваловском парке и теперь реставрирует «Дом с привидениями», чтобы вернуть петербуржцам памятник архитектуры — единственную дошедшую до нас деревянную постройку важнейшего архитектора, автора здания академии Штиглица.
«Договориться с КГИОП оказалось сложнее, чем с духами: у меня ушла пара лет на то, чтобы разобраться с согласованиями»
«На даче Месмахера в Шуваловском парке частный владелец начал противоаварийные работы», — пестрели летом заголовки в интернетах. Как ты купила памятник деревянной архитектуры и почему его ремонт откладывался три года?
Стоит начать с того, что дача Месмахера — мой 46‑й объект недвижимости, за реставрацию которого я взялась. Такое вот хобби — найти «убитую» недвижимость и превратить во что‑то прекрасное. Я же закончила Уральский архитектурно-художественный университет, хотя и по специальности «дизайн одежды». Дачу купила так: с моим тогдашним мужем жили в Уфе и любили на выходные прилетать в Петербург. Пока в ночи ждали посадку в самолет, я просматривала «Авито» — за годы моих ремонтов это приложение довольно точно угадывает, что предложить из квартир, антиквариата и винтажа — и мне выпало объявление о продаже с торгов участка с дачей, построенной архитектором Максимилианом Месмахером для своего брата Георга в 1902 году. Неоготика! Я почитала, что ее называют «Желтая дача» и «Дом с привидениями», и тут же сказала: «Покупаю!» Тогда я понятия не имела, что такое обременение в виде охранных обязательств деревянного памятника регионального значения. (Архитектор Максимилиан Месмахер был первым директором училища барона Штиглица и архитектором здания на Моховой, построил дворец великого князя Алексея Алесандровича и состоял в должности штатного архитектора Исаакиевского собора. — Прим. ред.). Меня не остановили даже торги — предыдущий хозяин скончался до вступления в собственность: купил дачу и через месяц утонул. «Понятно, — подумала я: — Дом номер 13, мертвецы и привидения — придется договариваться». Сделала ритуалы — и выиграла торги. Но договориться с КГИОП оказалось сложнее, чем с духами: каждое действие на таком объекте должно быть согласовано, даже за несанкционированный вывоз мусора можно получить уголовную статью. У меня ушла пара лет на то, чтобы во всем разобраться — я ведь не крутой и опытный «Газпром» с целым штатом реставраторов-специалистов, а дизайнер-любитель с Урала, архитектор-самодур. Я долго перебирала строительные команды, которые убеждали, что справятся, а потом съезжали. Кто‑то до этого работал только с кирпичом, кто‑то не знал, как делать кровлю, ведь почти все специалисты по старому фонду — узкопрофильные. Я покупала дачу, чтобы ее спасти, ведь до этого двадцать лет она гнила летом и проседала под тяжестью снега зимой. А меня стали закидывать говном городские активисты — довольно агрессивная, надо сказать, аудитория — за то, что я виновата в разрушении объекта.
Звучит, как тупик.
Так и было, пока меня не спасла Ксения Сидорина (краевед, участница объединения «Гэнгъ», сооснователь фестиваля «Крайкон» и лауреат премии «Собака.ru» «Петербург будущего». — Прим. ред.). Она дала мне контакты реставрационной компании «Интеф», у которой были сложные реализованные проекты и большой опыт в согласовании — и за полгода мы собрали все документы, сделали противоаварийные работы и теперь можем приступать к самой реставрации. На данный момент я вложила в проект около 23 миллионов, финальная сумма будет около 100–120: считаю, что это справедливые деньги за спасение такой жемчужины архитектуры.
Что будет с дачей после реставрации? Ты планируешь там поселиться, веселясь и хохоча?
Нет, планирую отдать готовое помещение управляющей компании. Я бы хотела, чтобы на первом этаже разместились ресторан с огромной летней террасой, а на втором — хостел с привидениями. А я буду получать роялти. Моей целью было выступить лидером мнений, примером, чтобы сподвигнуть других бизнесменов тратить средства на сохранение культурного наследия и адаптацию его к современной жизни.
«Я специально снимаю процесс реставрации и рум-туры по моим квартирам, чтобы показать: ремонт старого фонда — это круто!»
На тему старого фонда сложилось множество предубеждений: делать ремонт в таких квартирах дорого и запарно, да и вообще там клопы и тараканы, лучше въехать в новостройку. А ты сделала почти полсотни таких объектов и вписалась в историю с КГИОП. Почему ты просто не купишь себе пентхаус на Крестовском?
Я делаю ремонты везде, где оказываюсь: друзьям, мужьям, парням и себе, конечно. География — от Уфы и Екатеринбурга до Петербурга. Я активный пропагандист вторичного потребления. Глупо бесконечно использовать новые вещи. Это касается всего: посуды, одежды, недвижимости. Нет столько места на планете, чтобы все жили в новых домах. Вторичка — это классно, тем более что новодел почти всегда менее качественный. Гораздо логичнее все на этом свете потреблять вторично: выбирать винтажные фарфоровые, а не пластиковые тарелки, каршеринг, а не личный автомобиль, одежду из ресейла, а не из масс-маркета, и даже мужчин: ты же не говоришь: «Фу, он уже с кем‑то встречался, теперь на нем энергия другой бабы». Что касается насекомых, когда я купила квартиру на Фонтанке, там реально ползали клопы и тараканы. Рабочие вскрыли полы, всё потравили, обработали доски, положили обратно — и всё стало прекрасно. Я специально снимала весь процесс в своем реалити-шоу на ютьюбе, чтобы выбить из аудитории страхи и подсказать решения. Все это не так дорого и не так сложно. Зато за 22 миллиона рублей у меня в центре города есть лофт в двести метров — я его называю «моя однушка», — никто этот клоповник не хотел покупать, а теперь разные селебрити умоляют меня продать им эту квартиру. Все, что было можно, мы спасли: перебрали паркет, отчистили окна. Ну и конечно, все предметы интерьера куплены на аукционах и ресейл-сайтах. Я нашла и супермодный ковер от Seletti, и тяжеленный антикварный шкаф-витрину с хрустальными стеклами, и много винтажа 1960‑х, такого mid-century. Я та самая безумная женщина, которая тащит домой стул с помойки. Даже электроника у меня вся б/у.