«Сейчас легко испытывать страх или гнев. Сложнее — благодарить за то, что есть». Андрей Дороничев (Google) — о том, как управлять собой во время турбулентности
Андрей Дороничев начал свой бизнес в России в 2000-х. А потом потерял и бизнес, и деньги, которые на нём заработал, — но смог собрать себя заново и стать топ-менеджером Google. В качестве директора по продуктам он запустил мобильный YouTube, а сейчас возглавляет игровую платформу Stadia. На онлайн-мероприятии проекта U Skillz Дороничев рассказал, как научился жить, потеряв всё, и как медитация и випассана позволяют ему управлять стрессом и принимать себя во время кризиса.
Мы все сейчас находимся в состоянии некоторой беспомощности. Удивительный момент в истории, когда абсолютно все равны: Путину и Трампу сейчас так же страшно, как моей маме или дочке. Никто не знает, что будет дальше, ни у кого нет решения. Но можем контролировать наше эмоциональное состояние. Это тот рычаг, который повлияет на мир больше, чем вирус и его экономические последствия.
Я в своей жизни оказывался в ситуации (не настолько плохой, как сейчас, правда), когда происходит нечто, на что я никак не могу повлиять.
История про то, как всё пошло не так
В 2006 году мне было 24 года и дела шли очень круто. Я два года назад сделал собственный бизнес с близкими друзьями — мы не просто партнёры, мы Beatles, у нас всё прёт. Бизнес очень интересный: мы занимаемся мобильными приложениями и контентом во времена, когда никто не слышал, что это. Деньги просто печатаются, мы накупили себе машин, у меня и Mercedes, и BMW, и Lexus. Тусовки нон-стоп, куча друзей, широкий круг общения, всё просто супер.
И вот мы с моей женой Таней узнаём, что она беременна. Это заставляет нас очень сильно задуматься о наших стратегических целях. А у меня всегда были более масштабные амбиции, чем российский бизнес. И мы решаем, что в этом же году, чтобы не застрять после рождения ребенка в Москве, надо эмигрировать в Прагу.
Мы вообще ничего не знали ни про воспитание детей, ни про эмиграцию. Но есть амбиции и нет страха. План такой: переезжаем я и ещё один партнёр с семьями — мы займёмся продажами и масштабированием, — а двое других сооснователей рулят в Москве, где остаются Development и Engineering.
Мы сняли дом, сделали визы — и что-то пошло не так. Вернее, пошло не так абсолютно всё. Конец года, мы садимся на очередное совещание, и двое ребят, которые остаются в Москве, говорят: «Знаете, парни, ваши переезды — это, конечно, круто, но нам это не нужно. Мы видим перспективы в России, хотим окучивать этот рынок и здесь зарабатывать. А вы собрались тусить где-то в Европе. Короче, давайте разойдёмся».
Это был первый сильный удар: для меня это было больше чем распад бизнеса. Это как Beatles распались. Мы лучшие друзья и вдруг почему-то разводимся. Как будто семья распадается.
Ну, ладно, погоревал чуть-чуть, но уже всё организовано, пора ехать. Я думаю: «Ладно, какие-то деньги есть, на год хватит. Раз решили — поедем». Проинвестировал эти деньги в бизнес своего родственника — он мне пообещал делиться прибылью, платить дивиденды. Приезжаем в Чехию, всё прекрасно, красивый дом с видом, дочка родилась.
Но, во-первых, пропала работа. Потом начинает постепенно приходить понимание, что мы в жуткой изоляции: люди вокруг как бы есть, но они не говорят на нашем языке, а те, что говорят, не хотят с нами общаться. Неожиданно исчезло всё, к чему мы привыкли. Становится тяжело.
Дальше всё пошло по наклонной: через месяц выяснилось, что деньги, которые я вложил (все мои деньги, собственно), пропали. Бизнес прогорел, ФСБ, какие-то бандиты, в общем, беда. И мне становится реально страшно: мы в новой стране с маленьким ребенком, нет денег и никого рядом, кто мог бы поддержать.
То, что тогда происходило в моей жизни, очень мне напоминает, то, что происходит сейчас со всем миром. Ощущение, что всё падает куда-то в пропасть одно за другим.
А ещё через месяц мы приехали в Москву продлить дочери визу, и тогда двухмесячная Маша заболела и попала в инфекционную больницу, где сразу, конечно, заболела всем остальным, что было в этой больнице. Помню, как я прихожу в больницу: только что я был такой богатый, счастливый, классный — а сейчас чувствую себя абсолютно чужим в своём городе, у меня нет никаких ресурсов, мне страшно, и два человека, которые мне дороги, лежат в больнице, и я не знаю, что с ними будет. Это ощущение самого дна.
В то время я проходил разные стадии горевания: от отрицания в самом начале («нет, все будет нормально»), через гнев («блин, да как так, да чё за херня, как такое могло случиться»), торг («вернусь в Москву, что-нибудь замутим») и депрессию, когда ты просто грустишь, бухаешь, жрешь и из постели не хочется вставать. И в этой инфекционной больнице был момент, когда всё стало настолько херово, что у меня даже не было сил ни сопротивляться, ни грустить. Помню, как Тане сказал: «Я не знаю, что делать, прости».