«#панталоныфракжилет: Что такое языковые заимствования и как они работают»
По накалу страстей обсуждение языковых заимствований уступает разве что уместности феминитивов. Но как мы распознаем заимствование и что это вообще такое? Как оно возникает в языке? Почему, наконец, мы сопротивляемся «чужеродным словам» в языке и как определяем, что заимствования становятся избыточными? В книге «#панталоныфракжилет: Что такое языковые заимствования и как они работают» (издательство «Альпина нон-фикшн») филолог-англист Мария Елифёрова рассказывает, каким образом языки взаимодействуют между собой и чем обмениваются друг с другом. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, в котором рассказывается о нелегкой судьбе заимствованных слов: к чему приводит их раздвоение, как сдвиг значения превратил слона в верблюда и откуда у «пистолета» славянские корни.
Верблюдослон, разрезанный омнибус и nadsat: похождения слов
Как мы только что убедились, судьба слов при заимствовании из одного языка в другой бывает драматичной. И это не исключение, а скорее, правило. История многих слов напоминает авантюрный роман с весьма непростым сюжетом.
1. Сдвиг значения
Возьмем, например, такое всем известное слово, как верблюд. А откуда оно, собственно, «всем известно»? На Руси верблюды не водились, и почерпнуть это слово наши предки могли разве что из книг. Те читатели, которым случалось иметь дело с древнерусскими текстами, наверное, обращали внимание, что в старину это слово писалось как вельблудъ. Это не искажение, вариант вельблудъ — старший: Р возникло там для удобства произношения в результате фонетического процесса, который называется диссимиляцией. Однако самое раннее написание этого слова — вельбудъ (оно засвидетельствовано в Остромировом евангелии 1056 г.). Второе Л появилось вследствие народной этимологии — слово было переосмыслено как состоящее из двух корней, вель- (то есть «большой», ср. современное велик) и блуд.
Откуда мы можем с такой уверенностью знать, что вариант вельбудъ первоначальный, и откуда вообще взялось это слово? Ведь по-гречески обозначение верблюда звучит совсем непохоже — kámēlos (и тут ничего неожиданного нет, даже те, кто никогда не учил греческий, знают сигареты Camel). Почему древнерусские книжники переводили греческое kámēlos как вельбудъ?
К счастью, ответ на этот вопрос найден, и он кроется в давно вымершем восточногерманском языке древних готов. На готском языке не сохранилось почти никаких текстов, кроме Библии. Зато Библия переведена на готский непосредственно с греческого, и там как раз верблюды упоминаются — вспомним знаменитую притчу о том, что проще верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в рай. Есть, правда, мнение, что евангелист имел в виду не kámēlos, верблюда, а kámilos, корабельный канат, но проверить его нельзя, поскольку первоначальные рукописи Нового Завета не сохранились. Так вот, готский переводчик Ульфила использовал для передачи греческого kámēlos слово ulbandus. Похоже на нашего «вельбуда», не правда ли? Особенно если учесть, что исходно вместо У в славянском слове стояла буква ѫ («юс»), которая читалась как носовое [õ]. По-польски до сих пор «верблюд» — wielbłąd (буква А с «хвостиком» как раз и обозначает [õ], носовой звук, уцелевший в польском с древних времен). Итак, к славянам, по всей видимости, это слово попало из готского.
Но и это еще не начало истории. Трудно представить себе, чтобы у германского племени было собственное название верблюда: германцы и верблюды исторически обитали далековато друг от друга. Тоже заимствование? Оказывается, да. Лингвисты опознали в этом слове… греко-латинское обозначение слона: elephas, в косвенных падежах — с основой elephant- (латинский родительный падеж звучит как elephantis, греческий как eléphantos). Современное английское elephant оттуда же. Превращение [f] в [b] вполне естественно: многим латинским словам с [f] соответствуют родственные германские слова с [b]. Например, латинскому frater «брат» соответствует английское brother, немецкое Bruder, а у готов это было broþar (буква þ означает тот же межзубный звук, что и английское th; когда-то она употреблялась и в древнеанглийском). Готы просто «пересчитали» заимствование по своим правилам произношения.
Как слон стал верблюдом? Названия животных довольно часто переносятся на другие объекты. Мы называем летучей мышью животное, которое совсем не родственно мыши, и морским котиком животное, не имеющее отношения к котам. И много ли у гиппопотама (по-гречески «речная лошадь») общего с лошадью? Но древние скандинавы умудрились усмотреть нечто лошадиное даже в морже, назвав его hrossvalr («лошадькит»). Заметим, во всех этих случаях речь идет о животных, которых носители языка могли наблюдать воочию. Готы же, скорее всего, ни слона, ни верблюда не видели, и оба животных были для них одинаково огромными и мифическими.