Как приятно, что есть мистер Лир! Полная смысла жизнь гения бессмыслицы — Эдварда Лира
Когда мы в очередной раз начинаем подозревать, что вместо статьи у нас получилась какая-то чепуха, нас всегда утешает мысль об Эдварде Лире — человеке, который прославился своей несравненной чепухой наивысшей пробы.
Не бывает ни французского, ни турецкого, ни китайского юмора, а вот английский стоит особняком в этой космополитической компании всепланетного хихиканья.
«– Что это такое красное и хохочущее на пляже?
– А, это наши Маня с Ваней веселятся.
– А кто это рядом с ними такой бледный и тощий?
– О… это английский юмор».
Над чем смеемся?
В принципе, природа смеха довольно проста. Это одна из форм человеческой реакции на неожиданность или шок. «Гы-гы» сразу снижает напряжение, возникшее от непонимания, испуга, чувства неловкости или любой другой негативной эмоции, и вызывает мгновенное облегчение, которое мы расцениваем как приятное. Настолько приятное, что мы научились стимулировать смех искусственно, с готовностью веселясь даже тогда, когда не очень-то боимся, напрягаемся или нервничаем.
Абсурдистский юмор сам по себе — старожил жанра. И тысячу лет назад было понятно, что такое хорошая шутка: это когда ты выворачиваешь одежду наизнанку и скачешь перед аудиторией задом наперед на пьяной козе, периодически выкрикивая «жопа!». Механизм безотказен: шокированная и растерянная публика секунду пребывает в трансе от увиденного, после чего прибегает к спасительному хохоту.
Но с большим распространением грамотности и книг юмор стал трансформироваться. Высокоученому и хорошо воспитанному человеку смеяться, знаете ли, не так просто. Он вышел из того очаровательного состояния разума, когда сообщение, что коровка говорит «ку-ка-ре-ку», способно огорошить. Да и вид голого седалища возмущает его гораздо больше, чем веселит. Поэтому книжный юмор вынужден был изменяться. Он превращался то в беспощадную сатиру, бичующую пороки человечества, то в тонкую иронию, направленную все против тех же пороков, но куда более элегантным способом. Еще в XVI–XVII веках интеллигентную публику развлекали при помощи мочащихся Гулливеров и блюющих Пантагрюэлей (мочащихся и блюющих, естественно, самым сатирическим, облагораживающим способом), но с конца XVIII века в цене была лишь тонкая насмешка Джейн Остин или злые лукавые тексты Вольтера.
Смех же над летающими медведями и свинками в ботинках был уместен в одном-единственном месте — в детской. Считалось, что взрослому человеку вся эта чепуха малоинтересна.
Два человека, оба англичане, сумели убедить человечество, что чепуха — это самая веселая вещь на свете невзирая ни на какое образование. И если Льюис Кэрролл со своей «Алисой в Стране чудес» все-таки попотчевал публику исключительно сложной, математически безупречной, логически безукоризненной чепухой (даром, что ли, он был профессором математики?), то Эдвард Лир угостил ее беспримесным нонсенсом, лишенным вообще какого бы то ни было смысла.
Переводчики сперва даже не знали, как это все переводить: ну в самом деле, нельзя же нести в типографию такую ахинею?! Они мучились угрызениями совести, но дописывали к лимерикам Лира строчки «с моралью», добавляли от себя то там, то сям умный вывод, сюжетную линию, заменяли бессмысленные слова на чуть более разумные. Выходило прежалостно.
С тех пор английский юмор и приобрел репутацию «странного». Парадокс: народ, прославившийся разумностью, последовательностью и любовью к правилам, оказывается, втайне тешится абсурдом. Хотя, с другой стороны, может, только в строгой викторианской среде и мог вырасти такой жанр? Все-таки в менее организованных странах головастики, отплясывающие кадриль, кажутся вполне банальной вещью по сравнению с обычным содержимым столбца новостей в уездной газете…
И двадцатые станут первыми
Обычно, рассказывая о ком-нибудь, мы вынуждены тратить много слов и знаков препинания на то, чтобы поведать биографию облюбованного персонажа и создать более-менее похожий его портрет. Писатель, поэт и «отец нонсенса» Эдвард Лир, к счастью, избавил нас от этой обязанности, оставив потомкам свое подробное и правдивое описание. Вот это.
Как приятно, что есть мистер Лир!
Как приятно, что есть мистер Лир,
Написавший полтонны томов.
Для одних — он почти что кумир,
Для других — он умом нездоров.
Здравый смысл для него не помеха,
У него огромаднейший нос,
Борода, словно веник из меха,
Что к лицу как попало прирос.
Уши есть, пара глаз, десять пальцев
(Два, заметьте, при этом больших).
Раньше был он певцом и скитальцем,
Но сейчас он заметно притих.
Он сидит за своим секретером
В окружении множества книг,
Попивая усердно мадеру,
Трезв душою и телом велик.
Он приятель мирян и аббатов,
И кота по прозванию Фосс,
А живот у него необъятен
А цилиндр — округляковоёз*.
*Примечание Phacochoerus'a Фунтика: «Нет, это не переводчик спятил, это господин Лир употребил в этом месте слово „runcible“, которое ты не найдешь больше ни в одном англоязычном тексте мира. Ну, кроме тех текстов, в которых рассказывается, каким оригинальным человеком был Эдвард Лир. И кстати, все переводы стихов в этой статье принадлежат ее автору. Потому что нам жадно платить настоящие деньги за использование чужих переводов».